– Это почему же женщине легче?
– Я хотел сказать, легче создать нечто обладающее собственной жизнью.
– А отцовство, выходит, не в счет?
– Отцовство… Я все никак не могу отделаться от мысли, что в сравнении с материнством отцовство – штука довольно абстрактная. Но давай подождем и посмотрим, что выйдет из моей затеи. Если что-то получится, ты будешь первой слушательницей. Первой и, скорее всего, последней.
– Ты собираешься сам писать музыку?
– Музыку я по большей части заимствую. На этот счет меня никакие угрызения совести не томят. Поначалу я думал, что тема требует роскошной оркестровки. Ну, нечто вроде Штрауса. Но мне этого не потянуть. Теперь я склоняюсь к иному, к самому скромному аккомпанементу – скрипка, виолончель, гобой или, может быть, фагот. Но это все принадлежит пока царству идей. Я не написал ни единой ноты – пришлось заниматься другими делами. Ты, полагаю, слышала о моих неприятностях.
– Роз что-то такое говорила по телефону.
– Ладно, не будем сейчас в это вдаваться. Как-нибудь в другой раз.
– Ты оставил университет навсегда?
– Я вышел в отставку. Вернее, меня вышли.
– Будешь скучать по нему?
– Скучать? Не знаю. Я был не ахти каким преподавателем. Как выяснилось, мы со студентами все хуже понимали друг друга. Они не давали себе труда слушать то, что я хотел им сказать. Так что скучать я, вероятно, не буду. Скорее всего, я буду радоваться свободе.
В проеме двери возникает высокий мужчина в синем комбинезоне, резиновых сапогах и шерстяной шапочке.
– Входи, Петрас, познакомься с моим отцом, – говорит Люси.
Петрас вытирает сапоги. Они обмениваются рукопожатием. Морщинистое обветренное лицо, проницательный взгляд. Сорок? Сорок пять?
Петрас поворачивается к Люси.
– Аэрозоль, – говорит он. – Я пришел за аэрозолем.
– Он в комби. Подожди, я принесу.
Он остается наедине с Петрасом.
– Так это вы ухаживаете за собаками? – спрашивает он, чтобы прервать молчание.
– Ухаживаю за собаками и работаю в огороде. Да. – Петрас широко улыбается. – Садовник и собачник. – На миг он задумывается. – Собачник, – повторяет он, смакуя это слово.
– Я только что из Кейптауна. По временам меня там тревожила мысль, что дочь сидит здесь совсем одна. Уж больно далеко от людей.
– Да, – говорит Петрас, – это опасно.
Пауза.
– Нынче все опасно. Но у нас тут вроде бы спокойно.
И он улыбается снова.
Возвращается с бутылочкой в руках Люси.
– Дозу ты знаешь: чайная ложка на десять литров воды.
– Да, знаю. – И Петрас, пригнувшись, выходит в низковатую дверь.
