— Но в таком случае ты и спать должен укладываться пораньше, не то у тебя сил не хватит, — сказала мама. — Вечером дети должны ложиться вместе с курами, утром же вставать вместе со свиньями, а старикам надо ложиться, когда свиньи засыпают, а вставать вместе с курами, вот так-то будет правильно.
Эта практическая мудрость не заинтересовала Атса. Его беспокоило другое, и он спросил:
— А кто меня разбудит, если я захочу встать раньше тебя?
— Поговори с петухом, он разбудит, — улыбнулась мама.
Атс тоже заулыбался. Он понял, что мама шутит, и сам пошутил:
— Ладно-ладно, поговорю с петухом, вот он и разбудит меня своей песней.
* * *
Но разговора с петухом у Атса не получилось, потому что особой дружбы между ними никогда не было, и началось это давным-давно. Отец нынешнего пестрого петуха — а был он такой же пестрый, как и его сын, только, пожалуй, чуть-чуть потемнее — стал жертвой этой вражды. А случилось это вот как.
Испокон веков у нас петухи унаследовали такой обычай: когда один поет, то уж никакой другой не имеет права вмешиваться, конечно, если он не рвется в драку. Когда же пестрый петух лесничего, на радость курам, вытягивал шею и широко раскрывал клюв, чтобы голос свободно лился наружу, Атс, спрятавшись за кустом или за забором, делал то же самое: вытягивал шею, широко раскрывал рот и вбирал в себя воздух, так что из его горла выходил какой-то безобразный не то хрип, не то сипенье, отдаленно напоминавший красивый и звонкий голос пестрого петуха.
Поначалу это вызывало у петуха недоумение, и он только удивленно кричал: «Кок-кок-кок-кок!», но мало-помалу он стал хмуриться и внимательно глядеть по сторонам. В конце концов в нем вспыхнула ярость, разгоравшаяся с каждым днем все сильнее. Петух пел все громче и задорнее, мальчик вторил ему, и, полный гнева и ярости, петух впадал в самое настоящее бешенство. Как-то днем он несколько раз своими острыми шпорами вцепился в куст, за которым сидел на корточках дразнивший его Атс. Но длилось это недолго: скоро петух понял, что его враг скрывается не в кусте, а за кустом.
И однажды он начал колотить своими острыми когтями уже не куст, а мальчика, стараясь попасть ему по голове и по глазам.
Раза два петух расцарапал Атсу лицо в кровь. Но тот скоро придумал, как ему обороняться. У отца был поношенный черный сюртук, который он надевал только в сильный дождь. В хорошую погоду сюртук висел в комнате на вешалке, валялся на столярном верстаке или еще где-нибудь. В иные дни про него совсем забывали и только по субботам, когда мама вынимала хлебы из печи и если она их, но ее словам, передержала, на помощь приходил черный отцовский сюртук. Атса посылали разыскивать его и принести маме. Мама накрывала хлебы сначала белым платком, а сверху укутывала их черным сюртуком. Так, мол, они становились такими, как надо.
