— А как ты? — тихо спросил Лешка.
Он легко встал, посмотрел сверху зло, насмешливо.
Втыкая каблуки ботинок в глинистый берег, он продрался сквозь кусты, поднялся наверх. Лопунов, встав с земли, проводил его долгим немигающим взглядом. За рекой часто и насмешливо стрекотала сорока. Он подогнул ноги, сел, согнулся чуть не до земли. Нет законов у любви.
III
Маша стояла около клуба. Щеки ее горели, она то и дело поправляла прическу в шестимесячном перманенте, который сделала впервые специально для него. Около клуба ей назначил Лешка свидание. Она замирала от восторга перед таинственной, не испытанной еще силой любви, неожиданно родившейся в ее сердце. Ей шел девятнадцатый год. А Лопунов… с ним она так… изредка встречалась, и он был теперь для нее уже далекий-далекий и ненужный.
С темной улицы в освещенные окна клуба было видно, словно в кино, как текут, шевелятся в зале танцующие пары. Она размечталась о том, как Лешка возьмет ее за руку и пойдет с ней расписываться, и ей почудилось, что она летит куда-то в голубую пропасть…
«Что это со мной? — испугалась она. — А вдруг не придет?» — и услыхала шаги. Она узнала их — эти широкие, сильные шаги: так ходить мог только он.
В электрическом свете Лешка выглядел картинно: он был в новом пиджаке, в сапогах с сильно напущенными брюками и в красной, огненной, как солнце, рубахе. От него пахло одеколоном «Сирень». Привычно, ничего не говоря, как делал с другими девушками, он увлек в полутьму Машу, обнял властными, железными руками, сжал ее до ломоты и впился губами в упругий, пахнущий парным молоком Машин рот.
— Одурел ты, — прошептала она, возмущенно, наконец освободившись от его цепких рук, отпихивая и в то же время удерживая его, стыдливо оглядываясь по сторонам. Вокруг никого не виднелось; фонарь на столбе почему-то качался, словно часовой маятник. — Давно уже стою! Где ты был?
Пиджак купил, не видишь, что ли?
За крыльцом тонким девичьим голосом запели:
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты…
Лешка еще раз поцеловал Машу, и они пошли в клуб.
Играл Игорь Черемухин, подросток, вальс «Амурские волны». А Сивуков, настоящий гармонист, уморившийся, с баяном на коленях, дремал рядом.
Танцевали почти все — и ребята и девушки, % углам лишь жались, шушукаясь, юные девчонки и совсем еще пацаны.
— Привет, — небрежно сказал Лешка кому-то, а вернее, всем, с целью, чтобы заметили его приход и его новый пиджак.
Когда баян умолк, говор усилился, волны качнулись к стенам. Около порога виднелось несколько удивленных, с ироническими улыбками лиц: это были приехавшие на практику столичные студенты из Тимирязевки; они постепенно осваивались в деревне.
