— Жируешь? Кинь-ка закурить.
— В обед еще кончились, — сказал Лешка. — Свой имей.
Топор Игната умолк, но долото Воробьева, шпаклюющего на верхотуре венец, по-прежнему бросало на землю дятлиные отголоски.
Игнат слез по лестнице на землю, обошел сруб, растирая рубахой пот на спине и груди, достал кисет. Присев в тень акации, сказал:
— Дотеши ту стропилину.
Глаза Игната скользнули по пышущим щекам Лешки: «Работничек! Одни думы про девок».
Лешка глянул на янтарно выступившую смолу на еловом бревне, на огненный солнечный жар, пошевелил толстыми губами, обмахнулся веткой: лезть в пекло не хотелось.
— Не кончим же.
— Разговорчив больно стал! Нам нет смысла тут торчать.
На птичьей высоте свежей обдувал стомленный внизу ветер.
Сев на сруб, Лешка залюбовался своим топором. Он любил его и сроднился с ним. Лезвие было тонко и ясно — видел в нем, как в зеркале, свое лицо. Топорище же было особое. Год назад, по первому морозу, Лешка срубил молодой звонкий дубок у Евсейкиного оврага.
Мочалистый, переплетенный жилами дубок долго шелушился заусенцами, но ножик и стекло выточили до блеска. Топорище с горбом, с зацепом на конце, с овальным закруглением — сам Игнат, волк-плотник, завидует.
Наконец-то он кончил эту проклятую стропилину. Майка и штаны, насквозь пропотелые, липли к телу, жгли. В глаза и в рот затекали соленые струйки, щипали в горле. Воробьев тоже спрыгнул на землю, вытираясь рукавом.
— Фу, печет, язви его в душу! — как ослепший, полез под куст, зачерпнул из ведра кружку воды, выпил.
Игнат, не признающий жару как помеху работе, хозяйственно примерился взглядом к бревну.
— Не худо бы еще балку обтесать, ребяты?
— Жар заморил, завтра обтешем, — сказал Воробьев, упреждая Лешку: за последнее время тот все чаще цеплялся к Игнату.
— Назавтра хоть бы с потолком уладились, — обиженным тоном проговорил Игнат.
— Молчал бы! — огрызнулся Лешка.
— Конфликтуем, — оскорбленно сказал Игнат. — А не я ли тебя, Пронин, к жизни вывел? На светлый путь?
Не он ли? Лешка резкостью не ответил, смолчал. Кое-что нажил — не по трудодням, а тут, в шабашниках…
— Омоемся, что ль? Она нас очистит! — Воробьев, собирая инструмент в ящик, нетерпеливо глянул на сельпо.
— Опосля, как сдадим работу, да и жарко больно. — Игнат посмотрел в спину удаляющемуся Лешке. — Долго не спи, поране начнем завтра.
Лешка не ответил, размахивая руками, пошел прямиком, через картофельные огороды к Угре.
II
Под обрывистым берегом, обросшим редким лозняком, дремала вода. Над нею — желтый, удушающий зной. В стороне от видневшейся Анютиной рощи, справа, морщинистым ситцем желтела отмель. В небе, далекая, стороной, не проронив ни капли, спешно уходила чернеющая туча.
