— Не обману… Что мне тебя обманывать? Ты пойми… Так получается. Люблю… такого слова никому не говорил еще…
Руки его оттолкнула слабо, бездумно, подчиняясь им, выпалила скороговоркой:
— Обдуришь. Все вы такие… Уйди!
А сама обомлела, потерлась щекой о его горячую небритую щеку, как-то звеняще, но не зло, прошептала в ухо:
— Уйди же, паразит.
У Ивана в глазах запрыгали искры.
— Я не гулящая. Коли жениться хошь, коли по-хорошему… так я подумаю. — А так не хулигань.
Иван отошел к порогу и сел впотьмах на что-то мягкое.
Шура все еще прижималась к стене, смутно и загадочно белея лицом. Ивану казалось, что она смеется; он прислушался: билось только его сердце и пилил сухо сверчок за печью.
— Ладно, не бойся, — сказал он серьезно. — Мы тогда свадьбу справим. У меня чекуха спирта имеется. Хорошо?
— Свадьба ж другое дело, — отозвалась. — И расписка.
Иван лег на разостланную шинель.
Луна выплыла из туч, круглая, ясная, добрая, заглянула в окошко, и в избе посветлело сразу.
Утром разбудили его воробьи, чирикавшие за стеной. Около печи слышались шипенье и тихие голоса. Иван глянул на кровать, вспомнил, что было вечером, и быстро оделся.
Печь уже была истоплена. Мария Кузьминична и Шура ждали его. На столе парил чугунок картошки, лежали ломтики хлеба, огурцы в миске.
Ребенок, распеленатый, видимо покормленный, бусинками глаз смотрел на Ивана.
— Ух какой бутуз! — сказал Иван и, большой, нескладный, остановившись над этим крохотным человечком, потрогал его пальчики.
Шура, покраснев, отвернулась.
— Иди умойся, Иван, — сказала Мария Кузьминична, вопросительно посмотрев на нее. — Полей ему, Шур, — добавила она.
В сенцах, протекая сквозь щели, бились пыльные золотые дорожки, под стеной квохтала курица, и было хорошо, в самом деле как дома.
Пробежал по сеням в избу Митька и с обычным, прижившимся выражением испуга на лице открыл дверь.
За завтраком Мария Кузьминична нет-нет украдкой бросала взгляд то на Шуру, то на Ивана и все угощала их, вздыхая:
— Ешьте, картошки еще много.
Митька положил сушить на загнетку мокрые ботинки и, поеживаясь, сверкая глазами, уписывал за обе щеки. Успел, видимо, исколесить все село.
Когда кончили еду, Иван поблагодарил хозяйку и сказал Шуре:
— Пошли, на село глянем.
— Я постираю. Белье на нас, глянь, все грязное.
Иван подумал с теплотой: «Семья вроде у меня».
Шура у порога шепнула ему в ухо:
— Мы тут останемся?
— Будет белка, а свисток найдем, — загадочно пообещал Иван.
Он вышел с Митькой на улицу. Капель уже цокала вовсю, в лунках сизо пенилась вода, ветер морщинил синие лужи, в темных голых липах стоял оглушающий вороний крик.
