Ирина кивнула головой:
— Очень приятно.
— А это ты? — Он показал на портрет.
— Я. Играла в «Трех сестрах».
Шура все с тем же испуганным, радостным и робким выражением на лице, с каким она вошла, шевелила губами и не знала, как ей стоять и куда деть свои крупные сильные руки. После сырой и темной землянки в деревне, где она жила, после холода, голода, после пустых холодных зимних полей это был другой свет.
Ирина озабоченно начала расставлять чайную посуду.
— Восторгаетесь хорошей квартирой? Сама никак не привыкну. Несколько сот семей разместились в новых четырех домах. А сколько еще ютится в развалинах! Иван, мы успели эвакуироваться, но люди, люди ужас что пережили, — сказала она, зябко поеживаясь.
Наступила небольшая пауза.
— Какая славная крошка! — похвалила Ирина, потрогав розовую щечку малыша, который теперь лежал на коленях Шуры. — Ты давно женился?
Иван неудобно промолчал.
— Фронтовая любовь — это романтично, — глаза Ирины подернулись туманом, она что-то все вспоминала, вспоминала, но то, как видение, ускальзывало. В глазах ее заблестели слезы, она их вытерла и сказала плаксиво:
— Жаль дядю Николая, твоего отца, — помолчала. — Где он погиб, Ваня?
— Под Курском.
На столе тонко, уютно и добродушно-ворчливо запел чайник. Сели за стол. Сквозь струйки пара волосы и тонкое лицо Ирины казались воздушными, как будто она превратилась в картину.
— Ты здорово устроилась, — сказал Иван, оглядываясь.
— Ничего. Знаешь, страшно ходить по комнатам на виду всей разрухи. Я боюсь этих комнат.
— Это-то верно. Работаешь в театре?
— У меня, Ваня, ревнивый муж. Запрещает.
— Ты, значит, домохозяйка?
— Пока да, — она смутилась. — Буду играть, видимо, в новом сезоне.
Шура сидела как-то бочком, поджав ноги: все боялась чего-то, возможно, испачкать яркую дорожку.
— Слушай, где у тебя можно умыться? — Иван тоже не знал, куда деть ноги в мокрых сапогах.
— Извините, забыла, вы же с дороги. Ванна пока не работает. Скоро обещают. Умывальник там.
Шура неуклюже и все так же боязливо пошла в ванную первой. Закрывшись на крючок, сняла чиненую кофтенку, намылилась, зафыркала под ледяной струей. Быстро вытерлась мохнатым полотенцем, отраженная в двух зеркалах со своими испуганными глазами. «Артистка, а простая», — подумала.
За дверью, в комнате, закричал ребенок.
Шура, растопырив руки, вышла.
Ребенка укачивала Ирина. Она встретила ее ласковым женским взглядом и сказала вздохнув:
— Возьмите его. Сейчас молоко принесу. Кушать просит.
