– Но вы знали, что есть такой поэт Твардовский?
– Фамилию я знал. Но даже не помню, честно говоря, читал ли я «Страну Муравию», хотя он уже получил за неё Сталинскую премию, был награждён орденом Ленина. Кого ещё я знал из поэтов тех лет? Пришёл как-то к нам в Литинститут Семен Гудзенко, который был ранен и долечивался в Москве, пришёл и прочёл нам своё стихотворение «Перед атакой»: «Когда на смерть идут – поют, а перед этим можно плакать», со знаменитыми строчками «Будь проклят сорок первый год – и вмерзшая в снега пехота…» – это произвело очень сильное впечатление, его сразу очень поддержал Эренбург.
– А какое у вас к Сельвинскому, к мастеру, отношение было?
– Видите ли, он не был моим любимым поэтом. Я знал, что это крупная величина, но даже, по-моему, целый ряд его вещей тогда еще не читал. Я довольно медленно развивался …
– То есть только искали себя?
– Даже не себя искал, просто ещё в литературе не очень разбирался.
– То есть поэтому и пошли учиться, чтобы и фактические какие-то знания получить, кругозор расширить?
– Ну конечно. Атмосфера была очень хорошая в институте, был у нас профессор-языков wbr /wbr ед Александр Александрович Реформатский, знаменитый лингвист – для меня он на всю жизнь оказался очень близким, дорогим человеком, у меня до сих пор сохранились, уже с его дочерью, добрые отношения. Хорошая была атмосфера в Литинституте.
– Нравы либеральные были или кто-то из писателей, тот же Мандельштам, замалчивался?
– Я вам скажу так: в эту пору, 42-й – 43-й год, я не помню, были ли на слуху у нас стихи Мандельштама, а когда я вернулся после ранения в 45-ом, можно было слышать Григория Поженяна, с упоением декламирующего Гумилёва, которого, как вы знаете, не издавали и не печатали. Я хорошо помню, как вдруг Володя Солоухин читает «Нас не так на земле качало…» – это стихи Бориса Корнилова, который тоже расстрелян и его не существует официально.
– А, скажем, Павел Васильев?
– Тот как-то меньше. Вот Гумилёв, ну и, естественно, Блок.
– И Ахматову студенты читали?
– Ахматову тоже, бесспорно. Были те, кто просто упивался ею, и потрясением стало постановление о «Звезде» и «Ленинграде» 1946 года, кое-кто дрогнул. Хорошо помню, как один мой однокурсник, ныне уже давно покойный, писал какие-то стихи антиахматовские, я помню даже строчки какие-то… «Ваш домик с пачками любовных писем, / С гаданьями о собственной судьбе / От планов пятилетки независим – / Живите сами по себе». Хотя до этого он же с восторгом декламировал Ахматову. Ну, знаете, все же были молоды и могли поверить в это дело.
