– Да чего уж… Иди в Троицу, Андрей, – тихо произнес затем. – Отмаливай. Себя и… меня. И Алешку. И князей… И – всех… Если дано тебе…
– Да ничего мне не дано! – резко выкрикнул Андрей. – Грехи свои замаливать иду!
– Вот и иди, – еще тише повторил старый иконник. – Обождет ростовский владыка. Без нас как ни то уладится.
Оба укутались молчаньем. Скрестив на груди руки, младший смотрел в неведомое и невидимое.
14.
Сурожанин Ермола Васьков, шумно каясь, в третий раз пытался пасть на колени. В третий раз Андрей подскакивал с места и, ухватив его, возвращал на скамью.
– Да перестань же, Ермола, – пыхтел иконник, с усилием подымая неслабое тело купца, – пол обтирать. Духовный отец я тебе, что ли?
– Виноват я перед тобой, Андрей! – Купец с надрывом бил себя в грудь. – Сугубо виноват! Полпуда свечей за тебя в церквях спалил. По монастырям пятнадцать рубликов вкладами разослал, у Бога прощения вымаливал. Думал ведь, из-за меня лучший на Москве иконник погинул, пропал, и где в землю лег, неведомо. А как тебя увидел на дворе, чуть дух из меня не вышел вон от радости. Гора с души спала. Андрейка Рублёв – целый да невредимый! Прости меня, Андрей, злодея-душегуба, змея подколодного!..
Он и в четвертый раз захотел сползти со скамьи на колени, но монах был начеку и уже стоял рядом. Купец утвердился на седалище, вздохнул.
– Бог простит, Ермола, – твердо сказал Андрей. – Только поведай, как ты прознал о набеге. Ведь не блаженный Максим тебе рассказал.
Сурожанин потряс головой.
– Не блаженный.
Он потянулся к братине с квасом, зачерпнул полный ковш и надолго припал к нему. Осушив до дна, несколько мгновений сидел молча, прислушивался. Вдруг быстро подошел к двери горницы, толкнул. В сенях звонко ойкнуло и глухо шлепнуло.
– А ну брысь, огольцы! – рявкнул на сыновей Ермола и кликнул сенного холопа: – Мотька, где тебя черти носят! Уши обдеру, если будут еще подслушивать! Всем!
Захлопнув дверь, он вернулся на скамью.
– Квасу-то не хочешь? На смородиновом листе.
Андрей квасу не хотел.
– Ну, тогда слушай. – Купец собрался с духом. – Истории этой уже лет тридцать, а то и поболее. Ну да, поболее. Началось все в том году, когда на Москве помер митрополит Алексий и князь Дмитрий захотел возвести на митрополию своего попа Митяя. А это, если не запамятовал, было за два лета до Мамаева побоища на Куликовом. Митяй с посольством отправился тогда в Царьград на поставление в митрополиты. Отец мой Василий Капица со своим обозом пристроился к ним. Видно, от самого начала было у него намеренье помешать Митяю пролезть в церковные владыки. Сурожане наши все знали, что Митяй благоволил таврийским фрягам, союзникам ордынского Мамая. Иные княжьи бояре тоже готовы были фрягов улещать, чтоб уберечься от Мамая. Латынникам торговля на Руси нужна была, вот и науськивали на нас Орду. Мамай свои полки на фряжское золото собирал. Ты ведь знаешь, что старец Сергий изначала советовал князю Дмитрию откупиться от татар. Если б не фряги, может, и откупились бы данью. Но те Мамая подзуживали. Вот Сергий и благословил князя идти против Орды. Ну да это через два года было. А в то лето, когда поп Митяй на поставление плыл, отец сговорился против него с митрополичьими боярами. Доподлинно знали, что Митяй у фрягов золото брал. Он бы и латынские молельни разрешил им на Руси строить. Ну и придушили его, не доплыв до Царяграда. Потом объявили, будто своей смертью помер. Да ты, Андрей, это все знать должен. Тебе тогда сколько годов было?
