Посмотрев на его бесплодные старания, Андрей пошел к нему.
– Не надо, – потянула за мантию девчонка. – Отоспится, ничо! Замараешься, – жалостно убеждала она монаха, шагая следом.
– Ступай к мамке, – строго сказал он ей.
Но девчонка не отставала.
Андрей взял пьяного за плечо. Тот замахал дланью, невразумительно бормоча. Иконник перехватил его руку и стал поднимать с земли.
– Кузьма? – От удивления иконник ослабил захват, и пьяный вновь повалился. – Ты ли?
– Я Кузьма… – с пьяной развязностью изрек тот. – Рагоза сиречь… А ты кто?..
– Не узнает. – Обрадованный монах повернулся к девчонке. – Видишь, и из татарского плена возвращаются.
Она прижала к лицу кулачки.
– Хоть бы и такой, да только б вернулся! – выпалила скороговоркой и побежала прочь, сверкая голыми пятками из-под рубахи.
– А сеновал-то где у вас? – крикнул вдогонку ей иконник.
– Тама! – махнула она.
Андрей взвалил мычащего Рагозу на плечо и потащил через двор. В полутемном амбаре прошлогоднего сена почти не осталось, едва наскреб тощую горку и уложил пьяного. Под храп бывшего своего дружинника сам устроился на полу, опершись спиной на стену, достал из сумы сухарь, испеченный пополам с соломенной трухой.
Покончив с неторопливым обедом, прикрыл веки и мысленный взор опустил к сердцу, на которое привычно легла молитва.
…Рагоза очнулся, когда дверные щели амбара зарозовели от закатного света. Встал на карачки и упер мутные очи в Андрея. Мирские порты и длинная рваная в вороте рубаха были замараны грязью, лицо – красным и опухшим от бражничанья, длинные волосы торчали колтунами. Муть во взгляде медленно прояснялась, вытесняемая испугом. Так на четвереньках и попятился, пока не уткнулся задом в стену.
– Ты?.. Рублёв? – выговорил хрипло.
Андрей, тоже не вставая, подался в его сторону.
– Чего ты испугался, Кузьма? Я живой и ты живой. Оба живы, и слава Богу. Только не пойму, отчего ты в таком виде. Ведь ты монах. Неужто татарский плен тебя изломал так? А я-то думал, что уже и не встретимся на грешной земле. Радость, Кузьма, понимаешь – что увидел тебя, что сберег тебя Бог.
Рагоза привалился к бревенчатой стенке, отворотился в тоске.
– Лучше б сгинул ты… Андрюшка. Я ж похоронил тебя. Нету тебя, не должно. Татары тебя там прибили, а либо что. Зачем объявился? Меня стращать да совестить?
– Зачем мне тебя стращать? Ты что, Кузьма? Ты соберись умом, а то весь вон расхристанный. Где подрясник потерял? Грех чернецу так по-мирски ходить да брагой упиваться.
