– Почему она умирает прежде меня?..
В вопросе была горькая обида. Юрий Звенигородский тихой поступью вышел из покоя.
…Для молитв никому не ведомого монаха из спальни княгини отослали всех девок, боярынь и баб-богомолок.
Чернец сидел на скамье, придвинутой к ложу. Держал в руках безвольную ладонь Анастасии и едва не впервые за последние двадцать лет молился. Слезы уже не шли – быстро иссякли. Слишком мало он накопил их за свою жизнь. Но холодную княгинину длань, прижатую к лицу старика, согревало его дыхание.
Она открыла глаза. Еще не разглядев сидящего у постели, увидев только монашью рясу, Анастасия узнала его.
– Батюшка.
Бескровные губы разлепились в немощной улыбке.
– Доченька.
Смоленский изгой затрясся, скрыв сухое рыданье под ее рукой.
– Ты вернулся, батюшка. Я ждала тебя. Теперь все хорошо.
– Ты не умрешь, Настасья. – Князь мотал головой. – Он солгал мне.
– Кто?
– Твой муж. Он не дает мне крова. Укоризнами и хулами поносит меня. Снова гонит, как пса смердящего. Хочет заточить в глухом монастыре. Если ты помрешь, он силой пострижет меня в чернецы.
– Позови его…
Юрий Святославич громыхнул скамьей, сорвавшись с места и запнувшись о полы подрясника.
– Сейчас, сейчас, Настя.
Посылать за князем не пришлось – дожидался в соседней горнице, не находя себе места. Слушал канон за болящего, читаемый успенским псаломщиком.
Вдвоем предстали перед одром княгини. Восковая желтизна ее не так уже бросалась в глаза, щеки покрылись бледной розовой краской.
– Если впрямь не хочешь хоронить меня, – едва окрепшим голосом обратилась Анастасия к мужу, – не мучь отца. И меня не мучь. Прошу за него…
Звенигородский князь колебался.
– Митя-меньшой спит весь день. Лекари говорят – к лучшему… Хорошо. Будь по-твоему, Настасья.
Наклонившись, он поцеловал ее в пергаменный лоб и прошептал на ухо:
– Но не думай, что и дальше сможешь вить из меня веревки, жена. Встанешь – всерьез поговорю с тобой о неподобных делах твоих.
Когда Юрий Дмитриевич покидал изложню, на устах княгини восседала хоть и слабая, но горделивая улыбка.
11.
Отзимовав, всякая тварь на свете и всякое произрастание земное радуется весне-красне – свету, теплу, ветру, напоенному бодрящей силой. Человек наипаче – перехолодав и перетерпев, утрудясь Великим постом, оживотворяется вешним весельем, дыханием земного возрожденья, упразднением смерти и ада, Христовым воскресением. Душа расцвечивается такими же светлыми зеленями, что и земля вокруг, и прозрачнеет, легчает, как лазорь неба над головой.
