В их безмолвии ему слышалась давняя и бесконечная беседа. В ней было все, о чем только можно и о чем даже невозможно подумать: безначальность и беспредельность, творенье мира, его судьбы, великое жертвенное приношенье, упразднение времен и смерти, чистая лазорь небес, гром и буря, и тихое дуновенье ветра, прилет ласточек, зелень пробужденной жизни, спелые поля хлеба, бесконечная благодарность, благословенная сопричастность, тайна соединения множества в цельность, в единое тело, любовь несотворенная, изначальная…
Отрок, восседавший в середине, вознес над чашей руку. С пальцев излилось огневидное, как молния, благословение.
Блистание света, сильнее солнечного, становилось нестерпимым. Андрею помстилось, будто дух его хочет расстаться с телом, не в силах вынести плотской тесноты и узости. Он пал ниц, ужасаясь и переступая за скудные пределы человечьего разума…
Ощущение времени, потесненного вечностью, возвращалось по капле. Первыми вновь почувствовали земную тягу затекшие руки, придавленные тяжестью тела. Затем он ощутил прикосновение к плечу.
– Не бойся, сыне! Встань.
Он узнал голос. Узнал бы сразу из тысяч иных голосов. Подняв голову, иконник увидел перед собой двоих. Алтарные врата были закрыты, за ними вновь водворилась темнота. Но свет прорывался через одежды, лился сквозь истонченную, невещественную плоть.
– Отче! – изумленно выдохнул Андрей.
Изумление было не оттого, что вновь видит Сергия, а оттого, что одежды его были тех же цветов, как у ангела в алтаре, одного из трех. Иконник в страхе смотрел за спину старца, ожидая увидеть живое, трепещущее полотно окрыленности. Его не было.
Андрей перенес взор на второго, в огненном гиматии. Он стоял на солее и казался вдвое выше Сергия. Облик его не изменился, и за плечами совершалось едва зримое движение. Но спросить о нем иконник не решился. Догадывался, что зрит воплощение рассказов старых троицких монахов о светоносном отроке в блистающих ризах, служившем с Сергием в церкви.
– А третий?.. – выдавил он, хотя и здесь знал ответ.
Сергий подтвердил.
– Ты столько раз писал Его. Встань, сыне. Он велел тебе пить из чаши.
Не помня себя от несказанной жути, иконник поднялся. Сергий подал чашу. Андрей в ужасе отступил, вспомнив, как упала в нее огненная молния.
– Опалюсь, отче! – в страшной тоске проговорил он.
– Пей! – Чаша уперлась ему в грудь. – Разве когда не оправдывалась твоя вера? Сколько раз ты пил из нее, не рассуждая и не страшась?..
