— Вот они! — вырвалось у Пинегина. А Симонян уже успел лошадей пересчитать.
— Восемнадцать плюс профессорская… Восемнадцать сабель… — и сверкнув на меня своими черными глазами, тихо закончил: — А у нас три…
Пинегин глядел на бугор и, казалось, весь был поглощен этим.
— Возле коней дневального поставили, — делился он своими наблюдениями. — Спят, значит, негодяи, притомились… А пленники как будто возле верблюда лежат, связаны, конечно… Д-да, многовато их. Как, Вьюга, а? — спросил он меня.
А что я могу сказать? Сердце к самому, горлу поднимается, страшновато.
— Ежели бы коня подковать, это я в один миг сделаю и с полным моим удовольствием, а в таком деле, товарищ командир, затрудняюсь.
— Затрудняться не надо. Ты ведь не просто кузнец, в первую голову — пограничник. Правильно?
Говорит, а сам в уме что-то прикидывает.
— Ну, мешкать нечего, а то еще проснутся. Первое дело — часового снять. Тебе, Симонян, поручаю. Глаз у тебя острый, характер кавказский — Абрек Заур, — ухмыльнулся Пинегин.
Я даже удивился: ехал наш командир, тосковал, насвистывал, а теперь, когда в беду попали, улыбается, шутит. Пинегин поймал мой взгляд, вздохнул и говорит:
— А тебе, Вьюга, другая задача: с лошадками незаметно вон к тому косогорчику продвинуться. С тремя винтовками ты можешь управиться?
— Как это с тремя?
— А вот так. Увидишь, взмахну шашкой — стреляй беглым огнем. Понятно, да?
— А вы-то как же? С голыми руками, что ли, на бандитов пойдете?
— Ты отвечай на вопрос, — строго сказал Пинегин.
— Управлюсь, наверно, — ответил я.
Принял у них винтовки, патроны, взял лошадей и повел туда, куда указывал Пинегин. А самому и досадно и совестно. Они будут жизнью рисковать, а я в сторонке отсиживаться, лошадей караулить. У косогорчика яма, будто старая воронка от крупного снаряда. Спустился. Укрытие подходящее. Если поглядеть со стороны, только головы у лошадей видно: полынь и кустики елгуна закрывают. Хорошо. Поставил лошадей порознь. Зарядил три винтовки и положил их рядком возле себя. Я хорошо понял Пинегина: видимость надо создать, что нас не три человека, а сила.
Лежу на краю ямы и жду сигнала. Друзья мои действуют: один к дневальному кошкой крадется, другой уже к шатру подобрался и в полыннике затаился. И не успел я как следует приглядеться к ним, как Симонян скинул с себя сапоги, снял шашку и с одним охотничьим ножом прыгнул на дневального. Один миг — бандит на обеих лопатках и никакого шума. Симонян быстро обулся, взял в руки шашку. Тут и Пинегин свою задачу выполнять стал. Подполз поближе к шатру, размахнулся и кинул гранату. Как из трехдюймовки шарахнуло. Шатер клочками по сторонам раскидал, а над бугром ровно черный дуб вырос — дым заклубился. Крик поднялся, люди из черноты выскакивают, лошади бегут куда глаза глядят. Смотрю, Пинегин шашку из ножен выдернул и что-то кричит. Симонян к нему подбежал с обнаженным клинком. Ну и мой черед пришел: ударил из трех винтовок, перезарядил быстренько — и пошел бить!
