Поощренная похвалой, я начала подробно и добросовестно рассказывать о варке супа.
— И Люда все время была возле тебя?
— Да. Она теперь по-другому завязывает «конский хвост»!
— А ты все собирала и собирала пену?
— Знаешь, мама, ее так много получается при варке свинины. Гораздо больше, чем от курятины.
— Да? А может, то была не пена?
— Пена! — заверила я. — Такая густая, коричневая и образовывалась большими хлопьями, как ты и предупреждала.
— Куда, говоришь, ты ее собирала?
— Да вот, — показала я на миску, стоящую под диваном. — Приготовила для Барсика.
В миске темнела масса так и не осевшей пены.
— Странно, — протянула я озадаченным тоном. — Эта пена еще и оседает хуже, чем куриная.
Родители разом взорвались смехом. Они смеялись долго и раскатисто, а я чинно сидела и ждала разъяснений. В их смехе не было ничего обидного для меня, я чувствовала это. Просто, им было легко и беззаботно, и еще им понравилось приключение с моим супом.
Ковырнув ложкой содержимое миски, я обнаружила там недостающую в супе фасоль.
— Как же так получилось? — захлопала я мнимыми ресницами.
— Пена! — смеялась мама. — Ой, умру...
— Пена? — переспросила я.
— Я забыла сказать тебе, что фасоль при вскипании поднимается на поверхность, в отличие от других овощей.
— Но она же была...
— ...темной? Это потому что фасоль цветная, коричневая, — все еще содрогаясь от смеха, сказала мама.
Конечно, я рассказала о своем супе Люде.
— Суп имени Марио Ланца, — вдохновенно произнесла она, насмехаясь надо мной.
— Неплохо звучит, да? — сказала я.
Однажды я тоже всласть посмеялась над ней. Только это уже другая история.
***
Однажды я тоже всласть посмеялась над Людой.
Если вам выпадало наблюдать, как моются кошки, как ощипывают перышки воробьи или, еще лучше, скворцы, вы согласитесь, что это завораживает. Однажды я попала в дом, в живом уголке которого жили хомяки, и наблюдала, как хомячиха вычесывала детенышей. При всей нелюбви к грызунам, зрелище это удерживало мой взгляд. К той же категории детей природы пока еще относились и мы с Людой. Ее старший брат Николай называл ее Читой, имея для этого некоторое основание.
Я уже упоминала, что смотреть, как она изучает себя перед зеркалом, как неосознанно нарабатывает индивидуальную палитру движений, было привычным для меня зрелищем и необходимыми для нее упражнениями, ибо наличие зрителя, которому доверяешь, стимулирует творческий процесс, и он расцветает по ходу действия совершенно непроизвольно.
