Нашли часть, пришли на КПП и представились дежурному, спросили, можно ли поговорить с командиром.
— Вы по какому вопросу? — довольно приветливо, но официально спросил он.
Юра начал объяснять и тут я с ужасом обнаружила, что он не молчун, каким казался раньше, не малоразговорчивый и экономный в словах человек, а до невероятия косноязычный, просто неспособный к ясному изложению мыслей. Да и не удивительно, ибо мысли его в минуты волнения смешивались, текли путано и нестройно, а сам Юра терялся, говорил не то, забывая главное, натужно и безрезультатно подыскивая слова, мешался в аргументах, комкал предложения и говорил о незначительных деталях, упуская главное. Это было мучительно слушать и невыносимо наблюдать. Катастрофа! — подумала я, — так он никому ничего не втолкует и ни от кого не получит сочувствия и помощи, и вообще сейчас нас прогонят отсюда. Мои нервы не выдержали пытки Юриной речью, и я невольно включилась в беседу, затараторила о нашей проблеме. Внимание дежурного переключилось на меня, и его взгляд потеплел от облегчения — он начал понимать, с чем мы пришли.
Я тогда впервые — ошарашенно, ошеломленно! — обнаружила главный Юрин недостаток — невразумительность речи, фатальное неумение излагать свои мысли в простой и доступной форме, словно он начисто не имел навыков общения и никогда не собирался находить с людьми общий язык. Он всю жизнь учил математику, привык писать формулы, комментируя их короткими фразами. Но это не то, что надо было в жизни! Да и он, наверное, обнаружил и понял в себе этот изъян впервые. Позже, рассказывая о поездке в Изяслав моим родителям, Юра обронил фразу, выдающую его беспощадные самооценки, возникшие по следам тех событий:
— Может, и хорошо, что меня берут в армию — хоть говорить там научусь.
До этой поры наши отношения складывались так, что Юра во всем опекал меня как приехавшую в его город, как новичка, осваивающегося в новом мире, с другим языком и культурой. И это мне очень помогло. Благодаря Юре я адаптировалась, набралась опыта, научилась бороться с трудностями, выработала уверилась в своих силах. Но теперь пришла пора меняться местами, я должна была идти впереди и прикрывать мужа — мягкого и не всегда инициативного человека, совсем не бойца — своей спиной.
Дежурный по КПП благожелательно слушал меня — обнадеживающий знак, что хоть у кого-то из нас получается разговор. Но уже после второй фразы начал улыбаться и кивать головой, словно приговаривая «да, да, понятно», что, как казалось, не сулило успеха.
