Смерть зовется Энгельхен | страница 54



— Марта, товарищи, работает на самом тяжелом участке конспиративной работы. Среди немцев.

Он не имел права говорить это. За разглашение тайны полагалась смертная казнь. И сам Николай довел это до нашего сведения. Но теперь он должен был сказать. Иначе нельзя было.

Потом пришлось поспешить. Мы очистили машины. Гришка вытащил из генеральского «мерседеса» портфель, пистолеты, автоматы, патроны, гранаты… Полковники и майоры были вооружены полностью, но вряд ли они пользовались своим оружием — по-видимому, все они принадлежали к тыловым частям. Николай на этот раз запретил снимать с немцев сапоги, никто не посмел и притронуться к их личным вещам, только награды приказано было взять. Петер не мог оторваться от продырявленного вездехода, он полными восторга глазами оглядывал его со всех сторон, что-то говорил Николаю.

— Нет, — прикрикнул Николай. — Сжечь!

Конечно, Петер с большим удовольствием ездил бы выполнять индивидуальные задания на немецкой автомашине, это льстило бы его тщеславию, это было бы ему по душе.

— Автомобили облить бензином и сжечь! — приказал Николай.

— Постой-ка, — перебил его Гришка. — Что делать с генералом?

Николай нахмурился. Дело в том, что на теле генерала остались следы Мартиных ботинок, лицо его было исцарапано ее ногтями. Немцы без труда узнали бы, что тут произошло и что это было не обычное нападение.

— Его в машину. Сжечь в машине. Остальные трупы полить бензином и тоже сжечь!

Прошло всего несколько минут, и все, что осталось от немцев и после них, пылало ярким пламенем. В машине, куда мы с большим трудом втащили мертвого генерала, взорвалось несколько гранат. Их, как видно, не заметили те, кто очищал машины от оружия. Едва не произошло несчастья, но Николай теперь ничего не скажет.

Я вернулся к Марте. Она стояла там, где я ее оставил, стояла совсем прямо и не отрываясь смотрела на костер, который горел на дороге. Она была точно загипнотизирована и не заметила, что я взял ее за руку, не слышала, что я ей говорил. Она все смотрела на машину, в которой горел генерал. Жестокая. Бесчувственная. Страшная. Меня охватил озноб.

— Марта! — крикнул я. — Опомнись!

Опомнилась. Сразу же вернулась к действительности. Покорная, беззащитная…

— Теперь ты знаешь, Володя…

— Оставь, Марта. Мы об этом поговорим. Когда война кончится…

Вдруг она вырвала у меня руку.

— Ради бога, мне нужно идти. Мне надо быть в Злине еще до полудня.

— Как же ты можешь быть в Злине до полудня?