— Чего они хотят?
— От тебя?
— Саша!
— Скажи лучше, тебя изнасиловали или нет?
— Тебе так важно?
Я подумал: важно или нет? Да, это было для меня важно.
— Не успели. Милиция помешала. Саш, они нас убьют?
— Не хотелось бы. Мы ведь с тобой только жить собрались.
В палате началось какое–то движение, видно, нянечка привезла тележку с обедом. Я поднял руки и прижался лицом к ее теплому, упругому животу. Катя поцеловала меня в макушку, глаза у нее были мокрые. Потерлась о мои волосы.
— Саш, скажи, что я должна сделать?
— Слушаться меня. Будешь слушаться, все образуется.
— Я буду слушаться.
В знак повиновения она быстренько собралась и покинула палату, пообещав вернуться завтра. Я проводил ее до лифта. Там еще кто–то стоял в белом халате. Но нам казалось, что мы одни, поэтому мы обнялись.
— Лучше всего тебе уехать из Москвы, — сказал я.
— Саша, не надо так говорить.
Ее глаза блестели передо мной странным лунным светом, и я не хотел, чтобы они погасли.
К вечеру посетители посыпались как из рога изобилия, вдобавок неожиданные. Первым явился дорогой сынуля Геночка, с которым мы по телефону разговаривали последний раз три месяца назад. По просьбе матери я пытался наставить его на путь истинный. Школу он бросил и не собирался ни работать, ни учиться, а собирался блаженствовать. Разговор получился крайне бессмысленным. Мы наговорили друг другу кучу гадостей, и сынуля подвел итог, дерзко заявив: «Угомонись, Александр Леонидович, какой ты мне отец!»
Конечно, он был прав, я был плохим отцом и мужем был плохим, но все–таки денежек им с матерью подкидывал, особенно когда бывал в плюсе. На его замечание о том, какой я отец, я ответил прямым оскорблением: «Паршивый, наглый сопляк!» — и повесил трубку, некстати припомнив поучительный эпизод встречи Тараса Бульбы с сыном Андреем на польской территории.
И вот он явился не запылился — в модном прикиде, в тесной кожаной курточке, обвешанной дикарскими украшениями, и в просторных фиолетовых штанах.
— Привет, папаня! — поздоровался сын. — Чего–то ты бледный с лица! Заболел, что ли?
Я и не ожидал от него разумных слов, но эти, произнесенные в больнице, прозвучали совсем издевательски.
— Будешь хамить, — сказал я, — сразу убирайся.
— Да нет, пап, надо поговорить.
Он присел на краешек кровати.
— Как ты узнал, что я здесь?
— Нашлись добрые люди, подсказали, — бросил быстрый, не по годам цепкий взгляд на соседей: не подслушивают ли? Меня замутило.
— Ну давай, давай, выкладывай!
