— Теперь можно и подкормиться. — И, радостно улыбаясь, потащил Пола в ближайшую столовку.
Всю эту неделю изо дня в день Пол носил щиты с афишами. Это была унизительная работа — для того чтобы сандвичмены привлекали больше внимания, им полагалось надевать на себя что-нибудь старомодное и дурацкое: однажды Пола, как, впрочем, и других, отправили «на прогулку» в измятых цилиндрах. Около полудня, шествуя по Уэйр-стрит, он заметил идущую навстречу Нэнси Уилсон, одну из продавщиц в «Бонанзе»… Он быстро опустил голову, но она успела его узнать; недоумение и ужас отразились на ее лице.
Полу было все равно. На деньги, которые ему платили, он кое-как существовал: девять пенсов шли в уплату за ночлег, остаток расходовался на покупку съестных припасов. Поскольку пища, приготовленная на кухне в ночлежке, обходилась дешевле, Пол, по совету Джерри, купил у хозяина заведения подержанную сковородку. Самое дешевое мясо, если поджарить его с луком, право же, служило сытным ужином.
Ночлежка давала пристанище людям отверженным, беззащитным, выходцам из трущоб Уортли. Ни один из них не имел постоянной работы, даже наиболее «преуспевающие» находились в полной зависимости от случайного заработка. Придет по каналу караван барж для загрузки, решит городское управление проложить новую сточную трубу или пурга наметет груды снега на мостовых — вот, как говорил Джерри, они и сыты. Некоторые занимались и вовсе странным ремеслом. Тряпичники, например, или «бутылки-банки» и помоечники — молчаливые фигуры в вонючих отрепьях, которые, согнувшись в три погибели и уставясь в землю, рыщут по всем помойкам города в надежде обнаружить бесценное сокровище — бутылку, чашку, выброшенную за ненадобностью, или ржавый металлический брусок. Чудную компанию составляли и уличные актеры. Был среди них акробат, который на потеху обитателей ночлежки ел сосиски, зажав их между пальцами ног; или злобный старикашка «слепой скрипач» — этот каждый вечер, сняв синие очки и поставив в угол палку, которой он, надрывая сердце прохожим, ощупывал дорогу на улице, ложился на койку и с удовольствием погружался в чтение «Курьера»; и еще вокалист, развлекавший своим пением очереди у театров, пылкий дублинец, для которого не существовало лучшего ужина, чем горячая «картоха» с селедкой. И, наконец, там обитали калеки — безногий человек, передвигавшийся на руках, симулянт-паралитик — болезненный юнец, который спекулировал на своих открытых язвах. Многие из них были испорчены до мозга костей, другие — тяжело больны. Скученные в низком, плохо проветривавшемся помещении, в лохмотьях, немытые, они храпели, вскрикивали во сне, распространяли зловоние, в кромешной тьме мешавшееся с едким смрадом отхожего места.
