Вслед за тем его глазам предстала… самая настоящая келья.
Стены, наполовину побеленные, наполовину выкрашенные серо-зеленой краской. В левом углу – металлическая койка, застеленная коричневым байковым одеялом. В правом углу, над лампадкой зеленого стекла, висело несколько икон. Но это были не бесценные старинные образа наволоцкого письма, а вставленные в самодельные рамки хромолитографии начала XX века с лубочными изображениями святых Михайловской и Наволоцкой епархии. Лишь две иконы – Спасителя и Смоленской Божией Матери, вставленные в резной киот, – были писаными. Впрочем, опытным взглядом человека, привыкшего определять ценность вещей их стоимостью, Жох сразу определил: это – всего-навсего дешевые подокладницы[6] начала XX века! Из тех икон, которыми в оны времена благословляли новобрачных. Вот и венчальные свечки со следами позолоты за стеклом киота виднеются…
В простенке висело несколько фотографий в рамках. С одной из них, еще дореволюционной, на Жоха строго смотрел священник средних лет, одетый в муаровую рясу. Он сидел в деревянном кресле, держа в руках книгу. Справа, положив руку ему на плечо, стояла женщина в белой блузке с буфами и брошью у ворота, а слева – подросток в гимназической форме. Судя по всему, молодой мужчина с висевшего рядом снимка был этим самым мальчиком лет пятнадцать спустя. Он стоял на крыльце деревянного дома рука об руку с кротко улыбающейся девушкой в пестром цветастом платье, которая, судя по ее округлившемуся животу, ждала ребенка. Черты этой юной пары угадывались в лице молодого капитана-танкиста с соседней фотографии, грудь которого украшали ордена Красного Знамени и Отечественной войны I степени. За спиной у него маячили полуразрушенные Бранденбургские ворота. И в этом юноше-фронтовике, с победой дошедшем до Берлина, Жох узнал Якова Ефимовского…
Рядом с этим снимком был еще один, с выцветшей траурной ленточкой на уголке. Взглянув на него, Жох отвел глаза. Ему показалась, что пожилая женщина с фотографии глядит на него с укором: «Зачем? За что?»
Но где же пояс, ради которого они с Людочкой убили старого антиквара? Ведь он должен быть где-то здесь… Куда же он мог подеваться?
В этот миг Жох заметил стоявшую на подоконнике резную деревянную шкатулку. Она была раскрыта. А рядом с ней виднелась узкая лента черной шерстяной пыли, сплошь усеянная личинками моли. Это было все, что осталось от реликвии, которой, как верил покойный Яков Ефимовский, не смогут коснуться руки грешников.
