Однако же Бог предстает в концепции Елифаза очень страшным, ужасающим, грозным. Почему? Да потому, что человек грешен и ничтожен, и в таком состоянии он может воспринять только грозную, суровую сторону открывающейся ему Божественности. Он не в состоянии еще оценить милость Божью, да и не достоин ее. Ему Бог открывается как страшный, грозящий, карающий…
Далее Елифаз описывает, при каких обстоятельствах явилось ему откровение. Произошло это
Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей… (Иов. 4, 13)
Интересно: когда «сон находит», человек обычно уже не размышляет — он отдается сну, живет в нем. Когда же человек «размышляет о ночных видениях»? Это происходит чаще всего между сном и явью, когда дневное сознание уже пробуждается, но сон еще не забылся. Именно таково, по свидетельству духовидцев разных времен и народов, то состояние, в котором обычно приходит откровение. Между сном и пробуждением человеческий дух еще не охвачен земной явью, т. е. не «отделен стеной» от Всевышнего, но и сном уже не полонен. Вот в такие промежутки жизни, среди «размышлений о ночных видениях», и вливается в наше сознание свет откровения. Как же подобное происходило с Елифазом, какими переживаниями сопровождалось? —
Объял меня ужас и трепет потряс все кости мои. (Иов. 4, 14)
Обычно здоровый человек свои кости не чувствует. Но «потрясение костей» — это самое глубокое, страшное переживание (ср.: «…исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены…» — Пс. 6, 3).
И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне. (Иов. 4, 15)
Тот самый Дух Божий, Который создал мир, Который поддерживает гармонию во вселенной и Который, как мы сказали, обрушивает жаркий вихрь на нечестивых, обращая их жизнь в хаос, — Он и «прошел» над Елифазом.
Он стал, но я не распознал вида его — только облик был пред глазами моими; тихое веяние — и я слышу голос… (Иов. 4, 16)
Не сказано, что Елифаз узрел человеческий облик, но просто «облик» (תמונה <тэмуна> — буквально «картина», «плоскостное изображение»). Таким образом, речь идет о некой высочайшей Сущности, которая невидима в деталях и воспринимается только в общем — пусть каким-то «шестым» или даже «шестидесятым» чувством… И Елифаз говорит об этом как о познании высшей реальности, возбудившей в нем ужас. Ясно описать данное явление и уподобить чему-то знакомому невозможно: «…только облик был пред глазами моими; тихое веяние — и я слышу голос…»
Сходным образом Бог явился пророку Илии: сначала прошли сильный ветер, землетрясение и огонь, т. е. явления весьма устрашающие; и лишь потом, в «веянии тихого ветра», заговорил с пророком Господь (III Цар. 19, 11–13). Так и здесь Дух, сперва предупредив грозными и страшными знамениями о Своем явлении, затем предстает в умиротворенном, кротком образе — том, в котором Он и поддерживает бытие Вселенной.
