А на улице бушевал май, и Клара чувствовала в себе прилив весенней силы: она жива, здорова, молода! Клара ускорила шаг и уже почти бежала домой, распахнула настежь дверь и крикнула:
– Все! Закончилось! Жизнь начинается! – и кинулась целовать остолбеневшую маму, оторвавшегося от швейной машинки отца, растерянную тетю Маню, детей.
У всех было ощущение, что они долгое время были под водой, без воздуха и шансов выплыть, и вдруг их вытащили за волосы и приказали:
– Дышать! Дышать!
А они так долго не дышали, что разучились. Хватаешь ртом воздух, а горе, которое пришлось пережить, сжимает горло. Сердце радостно стучит и прыгает, как непослушный ребенок, а нашалившись, вдруг затихает…
– А Иосиф, а Петенька-а-а!!! – рыдала мама.
– А мой Арон? – вторила ей тетя Маня.
– Завтра я поеду в Минск, сам разыщу детей, – уверенно сказал Яков.
Его не было дома почти месяц… Вернулся он почти стариком. Перед Кларой стоял осунувшийся, сломленный горем человек, ее отец.
– Петенька… Их не успели вывезти… Начальство забрало грузовики для своих семей. Дети нашли пристанище в соседних с пионерлагерем деревнях. А спустя три месяца Петя пошел искать нас в гетто. Он был такой беленький, что никто не верил, что он еврей. Петенька нашел бабушку своего друга, Ревекку, она умоляла его вернуться в деревню, но он пошел в гетто… Через сутки их всех сожгли, – отец качался из стороны в сторону, плакал и не стеснялся слез.
– А Иосиф пропал без вести со своей белорусской ротой. Их взяли в плен. Вот извещение, – помолчав, отец добавил: – И нашего дома в Минске больше нет…
Кларе казалось, что слова отца отрезают маме сначала пальцы, потом руки, ноги, вытаскивают сердце…
Мама потеряла четверых сыновей на этой войне. На нее было страшно смотреть, хотя внешне она выглядела спокойной, но скорбь превратила эту красивую женщину в безмолвную тень.
«Как можно жить дальше?» – думала Клара. Ей хотелось убежать от родителей, от этого горя…
Лишь спустя много лет она поняла, что все это время маму спасала вера в то, что Иосиф вернется домой… Теперь же Фаина то была разумна, деловита и спокойна, то вдруг превращалась в сумасшедшую: могла молчать несколько дней и вдруг надеть, например, обувную коробку на голову, бить себя по голове и кричать:
– Проклятая жизнь! Где мои дети? Где? Почему их нет рядом?!
В ее глазах отчаяние и мука сменялись надеждой, безумие – терпеливым, доверчивым ожиданием. Но каждое утро возвращало ее в суровую реальность, и бедная женщина теряла своих сыновей снова.
