– Не тяни ухо-то, напрочь оторвешь, – заступился старик в парусиновой панаме. – Хоть цыганский, все ж-таки ребенок, стыд поимейте…
Тетенька нехотя отпустила ухо, но старик отошел, и тогда, вцепившись в запястье девочки, она затрясла ее:
– Говори – где хлеб слямзила?
Отворачивая лицо от ее зловонного дыхания, Изочка пролепетала в сторону:
– Дома своровала…
– Из какого дома? Горазда врать! У тебя и дома-то нет, бродяжка таборная! – заорала торговка и свободной рукой принялась выдирать хлеб из пальцев Изочки.
– Эй, женщина! – позвал вдруг чей-то гортанный голос.
Изочке некогда было слушать и смотреть. От боли и несправедливости тетенькиных слов пропал страх и родилось возмущение. Она прижала к себе буханку так сильно, что поджаристая корка треснула и надломилась.
– Неправда! У меня есть дом! Я там живу с Марией! Это наш хлеб!
Тетенька запыхтела и запустила толстые пальцы под раскрывшуюся хлебную корку в мякиш.
– Эй, женщина! – повторил голос. – Тебе, тебе говорю!
Толстуха сердито повернулась… и застыла. Замерла и девочка.
Статная цыганка возвышалась над прилавком, уронив на него тяжелые косы. Плечи ее покрывала шерстяная шаль – алые цветы по вишневому полю. Из-под надвинутой на лоб, по-особенному завязанной косынки выбивались тонкие кольца вьющихся волос. Окруженные темными ободками глаза горели, словно угли. Они были разного цвета: один черный-пречерный, другой – карий с золотом, и светился, мерцал изнутри, как змеиное око. Изочка пригляделась: не «аптечное» ли? Убедилась – нет, настоящее…
Дрогнув взведенной бровью, цыганка вкрадчиво сказала:
– Женщина, оставь девочку в покое. Оставь хлеб в покое. Если непонятливая ты, худо тебе придется.
Щеки торговки из красных сделались багровыми – вот-вот лопнут. Сунув вырванный мякиш Изочке в руки, она вытолкала ее за прилавок и забормотала:
– Подите, подите с Богом, чур меня, чур, дурной глаз!
Цыганка подтвердила, умехаясь:
– Дурной… Крестись шибче, женщина.
Притушила веками угольные глаза. Наклонилась над девочкой, погладила истерзанное торговкиными ногтями запястье:
– Больно?
Не смея глянуть цыганке в лицо, Изочка молча кивнула.
– Не бойся, – улыбнулась та. – Пойдем.
Изочка нерешительно вложила ладонь в руку спасительницы:
– Вы… вы меня сейчас воровать будете?
Цыганка засмеялась:
– Я не ворую детей. У самой мальчик есть. В гости тебя зову. Погостишь, потом мой сын тебя домой отведет к маме твоей.
– А я у Марии хлеб украла, – созналась Изочка.
– У какой Марии?
