– А хотишь – я? Заберу портфель, учебники отчищу, а? И проклею… Хотишь?
Отрок, что нежданно проклюнулся в мальчике, смотрел вслед уходящей девочке и видел, как жалко обвисло крыло за ее спиной. Но не он, мужественный отрок, а прежний, маленький и запуганный салага пропищал оробелым дискантом:
– Не трепись, кто руку тебе поломал, а то папаша меня изобьет!
Она обернулась:
– Я не предательница! – в ответном крике слышались отголоски обиды и гнева…
Гришка не смолчал. С тихой горечью сказал не ей, себе:
– Ты не предательница… Ты… журавленок.
Сдерживая готовые прорваться слезы, Изочка постояла в коридоре. Толкнула коленом дверь – не заперто, мама уже дома.
– Упала, – коротко пояснила причину травмы.
– Ой ли, – засомневалась Мария и начала осторожно снимать с дочери форму и фартук, чей белый праздничный цвет вряд ли подлежал восстановлению.
– Гроза ведь была, ливень, скользко, – безнадежно завиралась Изочка, кося от боли глазами.
Мария особым кодом постучала в стенку, вызвала дядю Пашу. Веселый, шумный ветеринар заполнил собой все свободное пространство тесной комнаты.
– Что тут у нас?
Мягко развернул девочку, а все же задел плечо. Она невольно взвизгнула и не стерпела, взвыла в голос.
– Подралась, подралась! – лицо дяди Паши расплылось в лукавой усмешке. – Честно признавайся, с пацаном воевала? Кто победил?
Изочка ревела белугой, урывками удивляясь проницательности соседа, а злосчастная рука будто сама по себе вздернулась к предплечью. Глаза на миг полоснуло огнем и перцем, раздалось сочное «кр-рак-чпок», и крыло исчезло, а рука встала на место. Пламя боли, ужас и облегчение Изочка ощущала одновременно: вот как, оказывается, люди умирают… и оживают снова! Выяснилось, что просто вывихнуто плечо.
– Теперь-то непременно на свадьбу позовешь, – засмеялся дядя Паша и заговорщицки подмигнул. Руку с плечом он крепко перевязал и велел походить так с недельку.
Когда сосед ушел, Изочка набралась храбрости и посмотрела Марии в глаза:
– Я знаю: вы с папой не изменяли Родине и не посылали Гитлеру никаких донесений. Это неправда, и я не хочу задавать о неправде вопросов. Я, Мариечка, всю жизнь буду верить тебе, а не директору, даже если он выгонит меня из школы.
– Рановато кончилось твое неведение, – вздохнула Мария. – Может быть, к лучшему. Прости, что я не смогла объяснить.
Отворачивая лицо от горячего пара, она высыпала в тарелку картошку, сбрызнула подсолнечным маслом. Постояла настороженная, тихая, и вдруг, со звоном бросив ложку, упала плашмя на кровать.
