– Как это не мое?! – возмутился Гришка. – Любой советский человек…
– Ты – не человек. Ты – трус и предатель.
Поджав колени, он приподнялся на локтях:
– Ты ничего не знаешь! Я тогда… Я подумал – пускай папаша меня изобьет… Пускай! А если Коля живой? Я враз побежал в милицию и рассказал про Колю, а про то, что ты со мной была, нет… Милиционеры поехали, нашли его во дворе у Портмонета, всех поймали. Коля… помер…
Гришка судорожно вздохнул, помолчал и продолжил:
– Я бы не побоялся в суде выступить. Но следователь велел молчать, а то кодла ихняя, родня Венькина или Портмонетова, захотит мне отомстить. Так он сказал. Поэтому про меня не думает никто. Парни сами сознались. Ты же никого из них после не видала?
– Нет.
– Ну вот. Надолго в тюрьму посадили, или расстреляли всю шантрапу, может.
– Расстреляли?!
– Ага. Правильно же. По закону.
– За то, что они убили, их убили? Убили потому, что ты рассказал?.. А те, кто их убил, разве не убийцы?
– Выходит, убийцы, – растерялся Гришка. – Но если бы я не рассказал, они бы потом еще кого-нибудь убили!
– Чем эти расстрельщики лучше хулиганов?
– Не знаю…
– Если б мы выскочили из-под памятника сразу, Коля был бы живой!
– Парни и нас могли… Пьяные же.
– А отец? Он тебя избил?
– За лопату по шее дал, и всё. Папаша сам всяких гадов ненавидит. Он с такими, как они, фрицами, на фронте воевал.
Изочка утомленно вздохнула. Не могла разобраться в себе, в Гришке, во взрослых законах, замкнутых в порочный круг: как понять – убить, чтобы не убивали?.. Что-то непонятное творилось в ней, угнетало ее, словно порыв новой боли, хотя плечо, наоборот, меньше стало ломить.
Общая тайна вначале разделила, а теперь связала их скорбно и странно. Задыхаясь, Изочка с силой прижала здоровую руку к груди, откуда, выталкиваемое нахлынувшими чувствами, стремилось вырваться суматошное сердце.
…Повернулась боком к солнцу – пропал светящийся ореол, вместо могучей «врагини народа» над упавшим Гришкой съежилась обыкновенная девочка с разлохмаченной косицей, похожая на встрепанную птаху. На голенастого журавленка… И, несмотря на позор (ведь быть побитым девчонкой самый позорный позор, даже если никто не видел!), Гришка больше нисколько на нее не сердился. Удивительно было все это, и он продолжал лежать на земле, забыв о неприлично засунутых между ног ладонях.
Фиолетовая туча незаметно закрыла солнце, поднатужилась и лопнула щедрым дождем. Ахнула первая, редкая в мае на севере, короткая гроза. Прохладный ливень приятно остудил разгоряченные лица. Запахло не тухло, как угрожало Изочке воображаемое око, а свежо и вкусно – только что заваренной известью. Гришка встал под ливнем, точно гриб вырос, принялся отжимать со штанов ошметья грязи.
