Шесть гениев [Сборник] | страница 80

— Он, уверяю вас, — У Дурнбахера голос срывался от волненья. — Он физик… Видите, у него что-то под пиджаком.

Ко мне уже протягивались руки.

Неожиданно из толпы вышло новое действующее лицо. Детина ростом не меньше двух метров в форме подполковника СС. Его грудь в несколько рядов была увешана всевозможными орденами. Кретиническая физиономия носила явственные следы прусского дворянского вырожденья: лошадиный нос и скошенный подбородок, которого как если б совсем и не было.

Перед ним почтительно расступались.

Он подошел и уставился на меня даже с какой-то печалью. У меня возникло чувство, будто я его когда-то видел.

— Русский фронт?

— Да, — сказал я.

— Зима 44-го?

— Да.

— Лейтенант Кленк из 389-ой пехотной?

— Да.

Он повернулся к остальным.

— Все в порядке. Мы служили в одной части.

Дурнбахер сказал:

— Однако, может быть, подполковник позволит… Я…

Лошадинообразный мрачно посмотрел на него.

— Я сказал: мы служили в одной части.

Это выглядело, как спектакль. Прусский болван был убежден, что служба с ним в одной части настолько облагораживает каждого, что уже во всей дальнейшей жизни от такого человека нельзя ожидать ничего предосудительного.

— Но мне кажется, — опять начал было Дурнбахер, — что…

Лошадь не дала ему кончить:

— Я повторяю, мы служили в одной части. Вам этого недостаточно?

Этого и любому было бы недостаточно. Но здесь еще играл роль тот антагонизм, который всегда существовал между эсэсовцами-фронтовиками и теми из фашистов, кто отсиживался в тылу.

Раздался голос:

— Ну, раз подполковник ручается…

Его поддержали:

— Конечно, конечно, какие могут быть сомненья?

И Дурнбахер отступил. Он закивал заискивающе.

— Нет, я только хотел…

Никто уже не слушал.

По саду бежали полный господин в куртке, наброшенной поверх пижамы, и горничная в передничке. Чувствовалось, что господин и есть председатель Кредитного Банка.

Я ушел.

Было какое-то омерзение в душе. Все вылилось в конечном счете в фарс. Но в то же время я знал, что нельзя недооценивать такие фарсы. «Пивной путч» Гитлера тоже сначала многим казался комедией.

Я был на Гинденбургштрассе, когда позади раздались крики и топот. Демонстранты, побросав знамена, приближались ко мне толпой.

Я посторонился. Мерзавцы мчались галопом.

— Радиация!.. Черное расширяется!..

Тьфу!

Я пошел домой, задумавшись. Неужели, действительно, мир исчерпывается моей хозяйкой и дурнбахерами в разных вариантах? Или я просто никого не сумел увидеть, найти?… Вот были мои отец и мать. Они любили друг друга. Я родился, мать кормила меня грудью. Светило солнце, совершался круговорот дней и ночей. Влюбленные встречались, как встречаются и сейчас. Неужто все это просто так и ни к чему не ведет?… Не может же быть, чтоб только для немногих трудились Валантен и Пуссен…