Ранним утром отец отправил маму и брата с семьей «товарища Казика» (шофера, в присутствии которого мы помалкивали) на машине на берег Старого Дуная, в бассейн. Мне он велел покататься на велосипеде, а после оставить его возле школы, где мы договорились встретиться. Сели в трамвай, потом в другой, затем на автобус. На конечной остановке, уже возле самого Венского леса, нас ждал М., отирая лицо платком и озираясь по сторонам. В рюкзаке у него был лимонад, который мы выпили. И быстро зашагали вперед, свернув с шоссе и тропинки. У отца была карта с помеченными разными цветами туристическими маршрутами, но мы ни одним из них не воспользовались.
С самого утра стояла жара. Рубашка отца прилипла к телу, М. свою снял. Я с трудом поспевала за ними, но не капризничала, чувствуя, что происходит нечто важное. Ближе к полудню мы добрались до райского уголка, отцу явно знакомого. На берегу ручья, протекавшего между старых замшелых буков, мы остановились, чтобы перекусить и отдохнуть. Я прилегла у ручья, опустив в воду ступни. Задремала.
Разбудил меня возбужденный отцовский голос. Понимала я его плохо. Я только начала учить немецкий, а отец изъяснялся витиеватым довоенным стилем. Несколько раз прозвучали слова «риск», «месть», «УБ». Потом он заговорил о туберкулезе Пётруся, моем пороке сердца, болезни мамы. М. прервал его, начал рассуждать о «нашем будущем на свободе» и «работе по профессии». Его речь я разбирала лучше и поняла, что М. не одобряет дипломатической карьеры отца. Тот согласился, но сразу же вновь вернулся к проблеме «риска». Заскучав, я чуть было не уснула снова. И тут прозвучала фамилия Фуко. Я стала прислушиваться. Напрасно. Я не понимала, в чем заключалась «ловушка», расставленная на «бедного pede», что означало «выдворение из Варшавы в срочном порядке».
М. вернулся к себе, мы остались в Вене. В августе я поехала в итальянский лагерь. Там, увидав возле городского туалета двух целующихся мужчин, я отчетливо вспомнила Фуко и сообразила, что его перипетии могли быть связаны с чем-то подобным. Грозило ли в Польше за это наказание? Что произошло в Варшаве? Сегодня я уже могу догадываться.
Пора сделать самое трудное признание, господин Профессор. В нашей семье шизофрению матери всегда скрывали. Она заболела сразу после войны, в Вене состояние резко ухудшилось. Когда мне исполнилось шестнадцать, мама снова попала в психиатрическую клинику, а я получила в подарок от отца «Историю безумия» Мишеля Фуко с приложенной запиской. Отец просил, чтобы во время прогулок я пересказывала ему содержание книги. Она меня потрясла. Когда я читала «Историю безумия», по спине бежали мурашки, когда пересказывала — дрожал голос.
