Игнач крест | страница 94
Позже Субэдэй узнал, что Елюй Чуцай представил Угэдэю доклад, в котором доказал, что, пощадив жителей, можно получить с них гораздо больше, чем просто убив и ограбив. Жадный и расчетливый эзэн хан согласился, не считаясь с повелением своего отца Чингисхана, с его сводом законов — Великой Ясой, составленной им самим.
«С Бату вообще происходит что-то странное, — вернулся к действительности Субэдэй. — Он перестал впускать моего шамана и не расстается с индийской чародеицей, перестал из-за нее пировать со своими женщинами, а китайцы так и шныряют вокруг него. Вот и мне подсунул какого-то строителя пороков и стенобитных машин. Наверное, соглядатай. Все время что-то там чертит да рисует своими кисточками какие-то знаки на тонких белых листах, изготовленных неизвестно из чего и как. Правда, дело свое он знает. С другой стороны, Бату по всем важным вопросам советуется только со мной, а своих братьев-чингизидов ни во что не ставит… Почему же он меня отослал? Может, и правда боится новгородцев, верит слухам об их мощи и отчаянной храбрости? Так или иначе, я еще покажу им всем, на что я способен! Надо только понять, с чего же все началось и пошло не по заведенному порядку?»
…Субэдэй стал вспоминать, как с той стороны, где у него нет глаза, кто-то подъехал. Этого он не любил. Он резко обернулся и с удивлением увидел тумен-у-нояна[103] «бешеных», который хорошо знал все его привычки и не посмел бы их нарушить без дела.
— Что тебе надо, Бодончар? — спросил Субэдэй.
— Баатур ноян, урусы ведут себя здесь не как все, — ответил ноян, тяжело дыша.
— Не все ли равно, как они себя ведут, пока еще живы, — надменно изрек он. — Перережь им скорее глотки, и они станут как все.
— Нужна подмога, — начал тумен-у-ноян, но полководец не дал ему договорить, хлестнув в ярости, плетью, потом повернулся всем корпусом и посмотрел в сторону Торжка, сразу охватив взглядом всю картину боя. От изумления он даже вспотел и снял калпак, подставив холодному ветру свою выбритую макушку: посад не обезлюдел, посад не горел, посад сражался.
— Почему до сих пор не пылают их дома? — процедил он, и голос его прозвучал как шипение и свист точимого клинка.
— Они дерутся небольшими группами, каждая у своей избы, и в узких, кривых улочках их невозможно подавить прямой атакой, приходится вступать в единоборство, а мужицкий топор, который есть здесь у каждого уруса, пострашнее нашей кривой сабли! Мы не можем ничего поджигать, тогда сгорят и наши воины.
