– Нет, благодарю, – качнул головой барон, и бургомистр, потянувшийся было к небольшому буфетцу темного дерева, снова сел на стул. – Думаю, еще представится возможность отведать даров местной лозы.
– Конечно-конечно. Да и час ранний для винопития, в самом деле. Кстати, налоги мы тоже исправно платим, и власти имперские нами всегда довольны были.
Фон Ройц заметил, что бургомистр даже немного раскраснелся, говоря об успехах города, пусть и не слишком впечатляющих. И было понятно, что хотя бы частично эти успехи он связывает с собой. Но, когда речь зашла о налогах и отношении имперских властей, голос Ругера стал несколько заискивающим. Ясное дело: этот человек опасается. Ведь, зачем сюда приехал посланник короля, для него загадка.
Конечно, для барона все сказанное не стало открытием. В конце концов, отправляли его не «туда, не знаю куда», а в немаленький город, находившийся пусть и далековато, но не на краю света. Знал он и то, что Ругер фон Глассбах – ставленник сильного купеческого и промышленного клана, держащего в своих руках немалую часть городской торговли, равно как и упомянутые стекольную фабрику, бумажную мельницу и лесопилки.
А еще он знал, что изрядная доля товаров из Шаттенбурга отправляется в чешские земли, и даже монета в городе сегодня ходит, в основном, отчеканенная из чешского серебра.
И как знать, не пробираются ли сюда под личиной добрых купцов посланники тех кругов чешской знати, что, прикрываясь гуситской ересью, хотят отторгнуть от грузного тела империи ее восточные части? Торговые связи для темных дел – славное прикрытие, ибо деньги не пахнут, как говаривал кто-то из древних. Город заново поднялся в значительной мере на чешском серебре, так, быть может, оно идет сюда как раз затем, чтобы создать здесь сильный гуситский анклав? Как сильно и жарко горящий костер стреляет угольями, разбрасывая их далеко вокруг и рождая новые пожары, так и ересь разбрасывает свои семена по медвежьим углам, чтобы они уцелели вдали от разящего клинка императора Фридриха. Пусть Шаттенбург и впрямь исправно платит все подати в казну, это может быть лишь прикрытием, дабы до поры не привлекать к себе лишнего внимания.
– Что ж, господин бургомистр, горожане могут только радоваться тому, что здесь нашелся человек, сумевший вернуть городу его былую силу и значение, – скупо улыбнулся барон. – Разве не замечательно, что вас, Ругера фон Глассбаха, в городских хрониках будут вспоминать добрым словом? Разве не славно, что потомки будут знать вас как человека, возродившего Шаттенбург? И разве это не благая цель, ради достижения которой годны любые средства?
