— Плутарх.
— Хороший сборник, — обрадовался я. Нехитрое счастье книжника поболтать с понимающим человеком, покрасоваться малость при этом. — А трехтомника Плутарха из «Литпамятников» у вас нет?
— Нет. Я недавно собираю библиотечку. Трехтомник вышел очень давно.
Я это понимал: для меня книга двадцатилетней давности — книга почти новая, для него — антиквариат, чуть ли не девятнадцатый век.
— А вы книгу Аверинцева о Плутархе не читали?
— Нет. Только слышал о ней.
— Как-нибудь принесу. А что у вас есть еще из «Античной библиотеки»?
Он сказал: «Историки Рима», «Историки Греции», что-то еще. Вопрос мой был не праздный: Сергей Андреевич мне так понравился, что я захотел его порадовать.
Уж не знаю даже как, но я определил, что Сергей Андреевич, что называется, свой человек. Не могу сказать внятно, как я это определяю: свой — не свой.
Только помню в романе Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара» люди двадцатых годов узнавали друг друга по прыгающей походке, по какому-то «масонскому знаку» во взоре, думаю, «масонский этот знак» есть и сейчас. Причем он менялся от поколения к поколению. Сорок пять лет назад, думаю, взор был суетливый, испуганный, тридцать лет назад — виноватый, почти погасающий, теперь — прямой, насмешливый, но в дымке печали. Человек понимает, что ничего удивительного, потрясающего мироздание, не произойдет, на его веку, по крайней мере. И с этим смиряется. Он не трясет древо мироздания — не настолько он безумен, но и не желает подбирать плоды, иногда падающие с этого древа — он горд.
В тот же день, возвращаясь с вызова, я заскочил домой и прихватил томик «Александрийской поэзии».
— Вы меня очень обяжете, если примете этот подарок, — сказал я. — У вас ведь нет этой книги?
— Это невозможно, — Сергей Андреевич даже покраснел от удовольствия.
— Это не только возможно, но и справедливо. Мне эта книга не нужна (что правда, давно собирался ее продать). Я эту поэзию, александрийскую, считаю мертвой, но кому-то она нравится. Возможно, понравится и вам.
— Спасибо. О деньгах говорить — безумие?
— Да. Это подарок.
— А почему?
— А с первым днем работы вас, Сергей Андреевич.
— Спасибо, Всеволод Сергеевич, — он в самом деле был обрадован и растроган. И мне это было приятно: паренек все больше и больше мне нравился.
О девочках наших что и говорить. Они все исщебетались, втягивая нового доктора в свои разговоры. Ну, расспросы, то-се, они, конечно, говорили о том, что жара не спадает, но таким хитрым способом интересовались его семейным положением.
