Слушал Анну Ивановну, измерял давление.
Покуда Таня давала кислород, наполнял лекарствами шприцы.
— Вены гляньте.
— Вроде ничего. Хрупкие, конечно.
— Поехали. Этот шприц медленно — дроперидол с фентанилом. Еще давление упадет. Седуксен в ягодицу. Остальное в вену.
— Может, и седуксен в вену?
— Еще заснет на игле. А нам кардиограмму делать.
Вены были неплохие — не рвались. Однако хоть Таня ввела все, что было сказано, Анна Ивановна задыхалась. И давление не падало.
— Нате-ка морфий в вену. Да стекляшку не потеряйте — голову открутят.
Мы сработались, она понимает с полуслова, и действуем мы именно в четыре руки.
— Ну, легче, Анна Ивановна? Боли нет?
— Ты знаешь, легче. И боли нет, — с удивлением сказала старушка.
— Вижу. Дышите получше. Кардиограмму! — это я уже Тане. — Что, хотите спать? Но потерпите — еще десять минут не засыпайте.
Таня поняла меня и ускорилась — быстро приладила аппарат, шла лента, а я ее сразу смотрел. Инфаркт сомнения не вызывал.
— А как же я здесь одна буду? Слушай, возьми меня в больницу. Ну, ведь еще охота пожить. Ночью испугалась — помру, а неохота. Это только говорят — вот бы помереть. Неохота. Дочь-то в городе. Это для нее как дача. Когда она приедет? До весны-то далеко. Возьми, а? У меня еще яблоки есть. И несколько мешков картошки.
— Хорошо, Анна Ивановна, мы вас возьмем без картошки. И даже без яблок. Носилки, — это я Тане.
Осторожно опустили Анну Ивановну на носилки. И прежде чем взяться за ручки, я глянул на часы — мать честная, полтора часа здесь отвертелись. Даже не заметил, как время пролетело. Делаем вывод (скорее в назидание Павлику) — время медленно тянется у бездельников.
— Понесли, Петр Васильевич. Не забудьте стекляшку от морфия, — еще раз напомнил я Тане.
— Все собрала, Всеволод Сергеевич.
Поставили носилки в машину, я сел у изголовья, у окошка салона, а Таня — на боковую скамейку.
— Петр Васильевич, вызовите Зину, пусть скажет терапевтам, чтоб приготовили место.
Машину покачивало. Анна Ивановна спокойно спала, я повернулся вперед, смотря через узкое окошко. Вдруг я увидел, что на обочине, перед самым выездом на шоссе на земле сидит человек и левую ногу он поднял на манер дула. Да, оперся на руки, а ногу тянет кверху — так сигналит нам.
— Остановитесь, Петр Васильевич. Чего это он?
Тот остановил машину, подошел к человеку.
— Два часа загорает, — крикнул. — Перелом, говорит.
Я вышел. Мужчина от радости прямо зашелся:
— Ну, повезло так повезло. Я за корягу зацепился. И вот загораю. До шоссе-то не дойти. А тут — бам! — и сам Всеволод Сергеевич.
