Дом нашли сразу. Да нас и встречали.
У шестидесятилетней тучной женщины болела голова.
— А сердце что же?
— А сердце ничего. Колотится резвее, чем обычно. Видать, давление.
— А своего доктора почему не позвали?
— Так когда это она придет?
Ее было нетрудно понять — голова-то болит. Конечно, ей следовало вызвать своего врача. Это вызов не наш, и уж во всяком случае не кардиологической бригады.
Выговаривать я не стал. Больные теперь научились вызывать «скорую» с опережением. Если скажут — болит голова, — диспетчер ответит: вызывайте своего врача. А если больной скажет — плохо с сердцем, мы сразу едем. Все равно в следующий раз именно так и вызовет. Так что накаляться не имело смысла.
Сказал Тане, что надо делать. А простейшее — магнезию, дибазол, все такое. Без тонкостей.
— А врача своего все-таки вызовите. Может, надо курс проделать, верно?
— Да. Мы уже вызвали.
— Вот и хорошо. Выздоравливайте.
— Вызывали! — повел подбородком на рацию Петр Васильевич, когда я сел в машину.
Я вызвал диспетчера.
— Везете? — спросила Зина.
— Нет.
— Возьмите Разуваево. Дом три. Задыхается.
— Принято. Разуваево. Дом три.
Вот тут я уже собрался — чувствовал, что работа предстоит тяжелая. Даже как-то уж так сел, чтоб не расслабляться. Разуваево было в десяти километрах от Марусина — несколько старых домов. Вызовы туда редки.
Нас не встречали. Прошли в висевшую на одной петле калитку, потом по скрипучим доскам на сгнившее крыльцо. В сенцах было темно.
— Куда дальше? — громко спросил я.
— Сюда, милый, — раздался откуда-то издалека слабый голос.
Открыл обитую какой-то рванью дверь — в полутьме разглядел сидевшую на кровати старуху в белом, сползшем на глаза платке. Старуха задыхалась.
И тут не было сомнения — тяжелая сердечная астма. И я невольно засуетился — это у меня неизбежно.
Торопливые расспросы. Когда появилась боль? Или ее не было? Куда отдает? Бывали боли прежде? Нет ли теплой воды в доме? Нет, печь второй день не топлена.
А вода была необходима — чтоб опустить в таз ноги старушки. И только тут я догадался спросить, сколько ей лет и как ее звать. Анна Ивановна. И семьдесят два года. А по виду ей было восемьдесят. Ходовое у нас выражение в таких случаях — божий одуванчик. То есть когда человеку нет места в больнице. Худое бессильное тело. Мышц нет, ребра и дряблая кожа.
— Несите кислород, Таня. И гоните через спирт. И зажгите весь свет, какой есть.
Хотя под потолком вспыхнула лампочка в сорок свечей, все было тускло.
