Главное — чистая правда, мы с Сергеем Андреевичем ни разу не говорили о своем заведующем (как-то мне и в голову не могло прийти жаловаться юному доктору на начальство).
— Я всячески поднимаю ваш авторитет, а вы мой роняете, — сказал Алферов.
— Да оставьте вы это. Не говорил, значит, не говорил. Он и сам, знаете, не глупый и не слепой.
— А я ведь хотел вас снова в бригаду поставить. Нехорошо! — с прежней горечью сказал он и ушел к себе.
Мимо проходила Елена Васильевна, голова ее была гордо вскинута — ну, победительница.
— Ну, вы даете! — восхищенно сказал я.
Она чуть повернула ко мне голову.
— А надоело. Стала противна сама себе. На старости лет суетиться из-за десятки к пенсии — надоело.
— Уважаю! — и я вскинул руки кверху.
Не скрою: несколько дней не покидала меня радость. А потому что, как я и предполагал всегда, есть на белом свете неизменные какие-то вещи — честь, там, достоинство, и когда они на твоих глазах берут в ком-то верх над трезвым расчетом, привычной покорностью, это не может не радовать.
Вот эта вдруг выпрямившаяся спина, вот этот чуть насмешливый, не без трагизма ожидания взор — а довольно, не принимаю этих правил и в дальнейшем играйте без меня. А я проживу по своим правилам, где чести и достоинству есть кое-какое место.
Но то были последние радостные дни. Потому что вслед за ними случился какой-то обвал, и чуть было не рухнуло все здание, которое я сам возводил много лет.
Потому что сразу после собрания Алферов взял курс на мое удушение. Другого слова я не подберу — именно удушение.
Тут я должен подробно описать все последующее дежурство. Вся штука именно в подробностях, в малостях наших профессиональных установок, вернее, в их вывертах.
Было первое воскресенье сентября. Теплый солнечный день, все светилось, все было прозрачно. Правда, я видел этот день не из кабинета, а из зарешеченного окошка салона.
— На вызов! — крикнула мне диспетчер в десять часов утра.
— Что там?
— Девочка загорелась и выбросилась с пятого этажа.
Мы помчались.
Толпа, собравшаяся у подъезда пятиэтажного дома, расступилась перед машиной, и я выбежал.
В цветнике на спине лежала девочка лет тринадцати. Волосы ее были подпалены, сгоревшие колготки скрутились в черные жгуты, вместо платья — горелые клочья. Девочка была жива, но без сознания.
— Носилки! — крикнул я шоферу.
Из отрывочных возбужденных возгласов я собрал нечто внятное: девочка вместе с братом была на кухне, когда по какой-то причине вспыхнул газ. Мальчик успел проскочить сквозь огонь, а девочка замешкалась и, пробиваясь к двери, вспыхнула. Обезумев от страха, бросилась в окно. Кто-то даже сказал, что она схватила зонтик и раскрыла его и спустилась. Но это, конечно, была выдумка толпы. Люди видели, что из пятого этажа летит полыхающий факел.
