День был ясный, совершенно пустынный. В небе голубом и ровном у снежных и голубых вершин ни одного клочка влаги. Горы, льды. От них блеск и холод, высокое солнце; от солнца на лице холодные зудящие ожоги. Пики, столбы, груды. Дали гор голубые, расплывчатые, как воздух, глыбы голубого неба, облизанные ветрами. И с белой, самой сверкающей вершины течет неподвижная река глетчера. О нем, о леднике, у Чанцева были свои мысли.
— Сидеть и ждать помощи? — медленно, как ледник, думал Чанцев. — Ну, ладно. Сегодня, положим, догадаются телеграфировать в Москву, что самолет пропал. День. Назначают заседание. День. Вынесут постановление. День. Обратятся к швейцарскому правительству. И обязательно забудут указать маршрут!
Чанцев перестал считать дни. Корчась от голодного гнева, он видел: швейцарцы справятся насчет платы и потом объявят что-нибудь вроде премии за находку трупов. Так погибли когда-то два итальянских летчика. Их нашли замерзшими в одной из таких же ледяных ловушек…
— Нет! На людей надеяться, двадцать раз сдохнешь! Много ли может человек прожить без еды? Любой паучишка даст сто очков вперед.
Чанцев увидел камень, почти отделившийся от скалы. Он оторвал его и бросил вниз. Камень загремел эхом многих шумов.
— Черт! Надо было не отказываться! Надо было нажраться на банкете, пока не стошнило. Тогда бы долго не хотелось есть.
Он вспомнил все эти покорно стоявшие перед ним блюда, — райское изобилие еды. Какой близкий рай!
— Надо действовать! — решил Чанцев и остался неподвижным. Он вычислял — подкатить самолет к обрыву, спланировать, идти вдоль глетчера, и глетчер, наверняка, приведет в какую-нибудь коровью долину.
Он купит большой хлеб и четверть молока. Чанцев пососал льдинку.
— Нет, на такой тяжелой машине не спланируешь… аэроплан едва выправился, набрал скорость и грохнулся о серый, вот этот, выступ. — Ладно! Выкинуть мотор, вылить бензин, вышвырнуть инструменты. Тогда можно поймать горный восходящий ток и лететь.
И это значит — конец полета, срыв. И Земзеров будет говорить за спиной: не надо было посылать Чанцева!..
— Ах, лучше подохнуть назло всем!
Мысли. Мысли, медленные, как ледник.
Горы. Волны застывшего воздуха, жесточайший холод.
И небо. Небо, пустынное, без единого клочка влаги.
В небе — в голубых далях — летел бесшумный комар!
Чанцев вскочил. Это мог увидеть только глаз пилота.
Чанцев спрыгнул, побежал, забыл про боль в желудке: ну, да! Помощь могла прийти только с неба.
