Напраздновавшийся до усталости сверхсрочник из автороты плюхнулся на свободную табуретку:
– Если бы меня так вставляло, я бы тоже не пил…
…Дирижер полкового оркестра Игорь Измирский обладал редким для военных недугом – аллергией на алкоголь. Это автоматически выносило капитана за пределы системы координат, в которой обитали остальные офицеры. И обеспечивало гарантированные дежурства по праздникам.
Когда полковник Зингер знал, что пьянки по ротным канцеляриям неизбежны, он поступал иезуитски. У командира полка хватало крутых подчиненных, способных обуздать лихую вольницу пятый год воюющего полка. Сам Зингер одним топорщеньем рыжего уса ставил на грань инфаркта бравых «летех» и отвязных «прапоров». Но бывали ночи, когда никакой ус не действовал. Например – новогодняя.
Зингер ни секунды не сомневался: при любых запретах и инструктажах, даже при его личном присутствии в части после боя курантов народ все равно начнет отмечать по каптеркам. Полковник мог лично пройтись по подразделениям и отчихвостить нарушителей. Но тогда поутру пришлось бы объявлять выговор каждому второму офицеру и всем контрактникам. То есть – выставить себя на посмешище.
Если же, выявив «залеты», оставить их безнаказанными, удар по авторитету окажется еще болезненней. Простил однажды – прощай всегда. Следственно – прощай, дисциплина. А позволить народу спокойно напиваться командир не мог, он свою бедовую «кадру» знал. Спокойно не получится.
Но у Зингера был Измирский. Никто, кроме непьющего дирижера, не рискнул бы впереться в поддатую компанию героев со словами: «Хелло, братья по оружию! Я вижу алкоголь? У меня галлюцинация? Я хочу прийти через полчаса и в этом убедиться. Слышали – полчаса!»
Время Игорь устанавливал произвольно. Смотрел на средний градус коллектива и назначал. Самым пьяным – четверть часа. Только начавшим поддавать мог отпустить сорок пять минут. Но это – максимум.
С приговором Измирского никто не спорил. Никто не пытался торговаться. Не протягивал рюмку. Знали – бесполезно. Измирский не выпьет, не скостит, не простит. Придет с проверкой, как обещал. Увидит продолжение банкета – поутру доложит Зингеру о происшествии с указанием фамилий всех участников. Если же принять приговор музыканта, то можно дернуть еще рюмку-другую и быстро свернуться. И не волноваться – выполнивших его требования Измирский никогда не сдаст начальству.
Любого другого офицера за такое обращение с боевыми командирами считали бы стукачом и нещадно били. Похожего на смычок музыканта безропотно слушались. Только уважительно разводили руками: «Дирижер, гля!..»
