[выделено мною] к воздействиям окружающей среды и реагирует не столь отзывчиво, как реагируют на них люди, всецело погруженные в житейскую сутолоку или захваченные жизненной борьбой…
Гений этого, скажем, — «моцартовского» — типа совсем не боится повседневной сутолоки; он охотно и радостно, как ребенок, живет минутой; он беспечен и шаловлив. Это происходит не оттого, чтобы сутолока и пошлость жизни имели большую власть над ним и затягивали его, а наоборот — именно оттого, что жизнь не имеет власти над ним, что он свободен [выделено мною] от гнета ее внушений, и он инстинктивно чувствует, что ему ничего не стоит столкнуть с себя все ее путы и уйти в свой внутренний мир…
…этот жизнерадостный и легко живущий человек, собственно говоря, не умеет жить, как умеет самый заурядный обыватель, — его огромные дарования для его собственного житейского благополучия пропадают даром. Ни в узко–обывательском смысле, ни в более широком смысле в сфере общественного и политического развития он не является «делателем жизни», — он скорее обнаруживается как «делатель промахов, ошибок и наивностей»…
…гениальность лишила его способности быть хорошим социальным животным, испортила в нем обывателя, общественного деятеля, гражданина [выделено мною]. Ибо, наделив его великим и редким даром внутренней свободы, она отняла у него вкус и способность к социальной дисциплине, к общественной нивелировке, к подчинению и командованию [выделено мною].
МОЙ КОММЕНТАРИЙ.
Я не зря делал выделения шрифтом. Они выявляют схожесть с моей мыслью, что пушкинский Моцарт был музыкальным выразителем воинствующего индивидуализма. Правда, по Овсянико — Куликовскому выходит, — если договорить до конца его мысль, — что идеально–типичному образу гения (с именно такой, а не иной натурой) не «к лицу» быть общественником, не характерно быть коллективистом. Я не стану спорить по этому психологическому вопросу. Замечу лишь, что если есть «моцартовский» тип гения, то есть и еще какой–то, в чем–то иной. Но, повторяю, тут я не спорю. Важно, что крайний индивидуализм–свобода — «к лицу» ему, такому, выбранному Пушкиным с какой–то художественной целью. Какой? — Этого Овсянико — Куликовский не касается. Он просто детализирует мысль Белинского, что Пушкин живописал противостояние гения и таланта. Живописал. Бестенденциозно. Бестенденциозно из–за реакции на предыдущую свою (Пушкина да и Белинского) тенденциозность, понимай.
Что Пушкин болдинской осенью 1830 года двинулся дальше по Синусоиде идеалов: от бестенденциозности — к новому утопизму, — я уже, надеюсь, показал. Лишь напомню, что та утопия состояла в неприятии крайностей и индивидуализма, и коллективизма во имя консенсуса противников.
