А л ь б е р
Когда Делорж копьем своим тяжелым
Пробил мне шлем и мимо проскакал,
А я, с открытой головой, пришпорил
Эмира моего, помчался вихрем
И бросил графа на двадцать шагов,
Как маленького пажа; как все дамы
Привстали с мест, когда сама Клотильда,
Закрыв лицо, невольно закричала,
И славили герольды мой удар;
Тогда никто не думал о причине
И храбрости моей и силы дивной!
Взбесился я за поврежденный шлем;
Геройству что виною было? — скупость! —
Да! заразиться здесь нетрудно ею
Под кровлею одной с моим отцом.
И ему бы принять предложение Жида и отравить отца и вступить во владение наследством по закону. Так нет. Он Жида велит выгнать. И даже денег у него не хочет брать взаймы:
Его червонцы будут пахнуть ядом,
Как сребренники пращура его…
И оскорбляется на лже–, получается, обвинение отца о покушении на убийство. Но кончает–то Альбер совсем не как воплощение носителя высокого идеала, не как рыцарь, а как подсказывает подступающий денежный век — он подымает брошенную отцом перчатку, он готов убить отца.
Отец и сын совершили идеологическую рокировку и дальше других антагонистов из 4‑х трагедий отстоят от консенсуса, который — я упрежу вывод — и является идеалом Пушкина в этом цикле.
В «Каменном госте» Дон Гуан еще лишь внешне не перешел на нравственную позицию Командора.
В «Пире» Вальсингам и внешне (задумался) и внутренне уже двинулся в сторону нравственности:
С в я щ е н н и к
Матильды чистый дух тебя зовет!
[В смысле — уйти домой с нечистого пира.]
П р е д с е д а т е л ь
(Встает)
Клянись же мне, с поднятой к небесам,
Увядшей, бледною рукой, оставить
В гробу навек умолкнувшее имя!
О если б от очей ее бессмертных
Скрыть это зрелище! меня когда–то
Она считала чистым, гордым, вольным —
И знала рай в объятиях моих…
Где я? святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже…
Признаться — это уже половина дела.
Дон Гуан не признался. Только последние его слова:
Я гибну — кончено. — О Дона Анна!..
— говорят нам, что дело высокой нравственной ценности было явно начато. Дон Гуан полюбил той любовью, которая воспаряет, условно говоря, к небу, когда расцветает на земле.
Пушкин изначально сделал своего героя способным к перерождению. В отличие от всех предшествующих пьес, — где ветреные герои (Дон Хуан, Дон — Жуан) стремились только к плотской любви, — пушкинский чуть не с первых слов дает основание подозревать, что он не совсем такой же:
Л е п о р е л л о
Как не узнать: Антоньев монастырь
Мне памятен. Езжали вы сюда…
