Ненависть | страница 24



Дома стали встречаться чаще и чаще, похожие друг на друга как две капли воды. По телику пару раз показывали фильмы о жизни унтерменшей, но там были стандартные деревеньки: улица, по краям избы, грязные дороги, валяющиеся свиньи, вечно голодные дети. Здесь все иначе. Дома хаотично разбросаны в лесу и соединиены изогнутыми тропами. Если специально не приглядываться и не увидишь.

Появились первые местные. Рудольф совсем разачаровался. Детвора в простых штанах и рубахах, женщины в длинных платьях и передниках, старики с окладистыми, длинными бородами, сморщенные старухи. Слабо похожи на террористов, кровожадности не хватает. Все радостные, приветствовали убийц, махали руками, что-то спрашивали на перебой. Бандиты отвечали, улыбались, устало кивали. Штольке поежился, чувствуя на себе десятки изучающих взглядов. Дети увязались следом. Мелкие засранцы во всем подражали взрослым, у каждого в руках по деревянной, искусно выструганной винтовке. Стрелок подмигнул им и Руди оказался взят под охрану. Сорванец с копной соломенных, выгоревших на солнце волос и конопатым носом, больно ткнул пленного стволом в бок и скомандовал:

— Poshel, bistro, bistro!

Остальные загалдели, заорали, беря пленного в полукольцо. Террористы только смеялись. Тихон довольно заухал. Даже Зульфат чуть улыбнулся. Рудольф втянул голову в плечи. Звереныши, личинки бандитов. А с другой стороны их нужно жалеть. Что видят эти дети вырастая в лесу? У них нет ничего, ни воспитания, ни образования, идеальная среда для зомбирования, думать совсем не умеют. Даже не знают о существовании совсем другой жизни, с большими городами, быстрыми машинами, медициной, университетами, телевиденьем, атракционами и сотней видов мороженного. Где человеку не нужно каждый день бороться за выживание.

Меж тем поселение не такое и маленькое. Народ бросал все дела. Подбежала женщина лет пятидесяти, босая, простоволосая, еще не растерявшая былой красоты и бросилась Мише на шею. Бандит смутился и прижал женщину к себе. Заговорил горячо, быстро. Рудольф понял одно стово: «mama». Оказывается у терров тоже матери есть, думал их медведицы в берлогах рожают.

Самое странное, Штольке не заметил агрессии. Любопытство да, но не более. Старики перешептывались глядя на пленного, бабки мелко крестились. На этом все. Встречу представлял совершенно иначе. В душу закралось сомнение. Знают ли эти люди чем занимаются те, кого они так встречают? Знает ли Мишина мать как два дня назад ее сын убивал таких же мальчишек, добивал раненых, сдирал с них одежду и обувь? Кто для них бандиты: герои, убийцы, жертвы?