Виргиния Ипполитовна шла споро. Встречных подвод было мало, а обогнала ее лишь одна подвода с какими-то полицейскими чинами. В мельтешении снега невозможно было разобрать погоны на проезжих.
Когда Виргиния Ипполитовна, отфыркиваясь от таявшего на ее щеках снега, подошла к полустанку, дым, выбивавшийся через изломы старого сруба овина, растекся по всей округе.
— Проходи, молодуха, погрейся, а то скоро этап подойдет. Выгонят нас отсюда, арестантов греть будут, — сказал мужик, заросший волосом до самых глаз.
В тепле Виргиния Ипполитовна не нуждалась, ходьба согрела ее, но она все-таки примостилась на чурбак неподалеку от костра. Ноги изрядно устали, и она с удовольствием вытянула их, отдыхала.
Однако сидеть долго не пришлось. Подъехал верхом на коне солдат — вестовой этапа. Увидев у костра людей, принялся кричать на них:
— Давай, давай, топай отсюда! И ты, дед, и ты, красотка. Вон!
Мужик быстро выскочил из овина, снял с шеи коня подвесную кормушку с овсом и заторопился восвояси. Вышла из овина и Виргиния Ипполитовна. По-прежнему бешено посвистывал ветер и проносились снежные вихри.
На противоположной стороне тракта в тридцати шагах от него, на бугорке, стояла часовенка с иконой Богоматери. Часовенка от времени уже почернела, скособочилась, но пока еще прочно выдерживала удары ожесточенного бурана.
Виргиния Ипполитовна встала за часовенку и оказалась в том самом промежутке, который был защищен острым углом сруба от ветра. «Тут хорошо — и ветра нет, и видно все, что делается на тракте», — подумала Виргиния Ипполитовна и привалилась плечом на бревенчатую стену часовни.
Чем ближе приближался этап, тем сильнее охватывало Виргинию Ипполитовну волнение. «Бедный мой Валерьян, сколько уж он прошагал от Москвы! Где же все-таки решили друзья запрятать его? Может быть, отправят его к инородцам. Те умеют прятать в тайге так, что самая ловкая ищейка не отыщет», — рассуждала про себя Виргиния Ипполитовна.
Тракт почти пустовал. Проскакали двое верховых, спустя несколько минут на рысях промчались три подводы, и снова тракт замолк. Вестовой этапа, по-видимому, раскочегарил костер и ветер окутал старый овин густым дымом.
Наконец откуда-то издали послышались скрип саней, посвистывание, резкие, но неразборчивые возгласы постовых и показалась голова этапа. Его открывал всадник, это был, наверное, начальник конвоя. Вслед за ним двигались две подводы, а потом: по четыре человека в ряду шли каторжане. В конце колонны снова верховые — на трех конях.
