Игнатьев догадывался, что Журов знает эту эпопею, но не распространяется. Так, намекает изредка. Умный мужик. Сам знает, пока до генеральского звания доберёшься, что только не случится с тобой. В каких только передрягах не побываешь. Конечно, приходилось и подличать. А что делать? Это полковников теперь как собак не резанных. Если постараться, про каждого генерала можно собрать такой компромат! Но надо ли это? Как пел Владимир Высоцкий: «… пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет…».
Застолье, с перерывами на короткие дружеские споры продолжалось.
— А что, Сергей Евгеньевич, не хочешь дубового веничка попробовать? — обратился Кудашкин, играя мышцами под обтянутой простынёй, к разомлевшему в кресле Ткачу.
— С удовольствием! — откликнулся тот, — а что есть хорошие парильщики?
— Лучше некуда! — обрадовался Кудашкин, предчувствуя как оторвётся на этом здоровенном молокососе, — Венички верно уже запарены. Иди, грейся. Парилка за бассейном направо!
Ткач вышел из гостиной, обошёл бассейн с голубой водой, похожей из-за переполнявших её воздушных пузырьков, на глицерин. Зашёл в парилку и, скинув простынь, лёг на полог.
Он любил прижиматься голым телом к нагретому дереву. Когда температура поднимается выше ста градусов, главное не ошибиться. Прижаться к доскам можно только один раз и остаться в таком положении. При любом изменении тела, кожа начинает обжигаться. Он чувствовал, как жар идёт внутрь тела, выдавливая из организма все накопленные вредные бактерии, а вместе с ними нервозность и усталость. Разогретыми досками высасываются болезни, жизненные неурядицы и стрессы. Вместе с потом, скатываются былые неприятности, очищая организм, мобилизуя его для последующей борьбы за существование.
Веники были плоские словно опахала. Кудашкин умел с ними работать. Ткач лежал закутанный в саван горячего воздуха, сдвинув на лоб белую войлочную шапку, освободив для лечебной процедуры шею. В последнее время на ней отражались все неурядицы и неврозы, делая её неповоротливой.
В последние несколько дней Ткач совершенно не высыпался дома. Татьяна постригла в клинике своего персидского кота по имени Мартын, и тот, балдея от приобретённой лёгкости, начал просыпаться с рассветом часа в четыре и будить постояльцев благодарным громким мурлыканьем. Ткач пытался запереть его на ночь в туалете, но Татьяна сказала, что это не эстетично. Тогда он предложил закрывать его в гостиной. Но жалостливое сердце жены не могло вынести настойчивого корябания кота в дверь и Ткачу приходилось засовывать голову под подушку пытаясь уснуть. Пересчитывать с закрытыми глазами то овёц, перегоняя их из одной отары в другую, то лошадей в кошаре.
