На «Трубе», на бывшей коммунальной кухне, в тусклом свете запыленной единственной лампочки (свет и вода там отчего-то были) какие-то иссиня-бледные девицы, похожие на ростки проросшего картофеля, в черных растянутых свитерах что-то постоянно мочили в тазах, окуная широкие рукава в мыльную воду. Откуда-то из анфилады пустых комнат раздавалась развеселое:
«Анаша, анаша, до чего ж ты хороша…»
«Гимн анаше» распевал под гитару Алексей Хвостенко – Алеша Хвост, признанный лидер «Трубы».
В заныре с утра до ночи справляли непрестанный праздник дружбы. Пили «Стрелецкую», портвейн «Три семерки», бормотуху «Солнцедар» друзья, неподцензурные поэты, «левые» художники (их потом будут величать нонконформистами), хиппи и прочие «рефюзники» – отказники то бишь. «Рефюзником» был и сам Хвост. Бывшая жена не давала ему разрешения на выезд в Землю обетованную, покуда он не выплатит всех алиментов за годовалую дочь вплоть до совершеннолетия (таковы были указы тех лет для «отъезжантов» в Израиль). Колыбелька была установлена тут же, в заныре на «Трубе», где бывшие супруги дружно абсорбировали разнообразные снадобья.
Травку на «Трубу» доставлял дилер Дима по прозвищу Дымок. А «подпольный гений», художник П., мастерски творил поддельные аптечные рецепты на кодеин и разные прочие «колеса».
Невзирая на все мастерство П., известный риск все-таки существовал. И как-то я, забежав туда, поведала, что аптека на Трубной – моя «фамильная». Все очень обрадовались.
– Раз уж это «твоя» аптека, возьми рецепт, сходи туда и купи кодеин, – решил Хвост.
– А если заметут?
– Не заметут, вот увидишь. Местные домовые уберегут тебя.
И я доверилась прозорливости друга. Синюшные девицы, засучив широкие рукава черных свитеров, нарядили меня «под хорошую девочку» – как бы сейчас сказали, «создали имидж»: одели в скромненькое пальтишко, беретик, обули в детские ботиночки, даже школьные косички заплели с бантиками. И вот уж я, хорошая девочка с косичками, вхожу в «родную» аптеку с поддельным рецептом… О чудо! – мне и правда беспрепятственно продают «колеса»! На «Трубе» меня встретили овацией.
С тех пор, и вплоть до самой эмиграции, меня посылали в «тети-фанину» аптеку на Трубной. И никто меня так ни разу и не накрыл. Было ли то с благословения Хвоста? Или же вправду для фармацевтических домовых я была «своей»? А может, это дядя Гриша по-родственному приглядывал за мной с небес? Кто знает?
Ну правда, кто знает?
