Пушкина убили на дуэли.
Попросив на блюдечке морошки,
Он скончался перед книжной полкой…
Читаю подпись: Сергей Чудаков.
Это ему, «…похитителю книг, сочинителю лучшей из од на паденье А. С. в кружева и к ногам Гончаровой» – посвятил Бродский прижизненный некролог.
Сквозь папир волюма видится бескровное лицо, будто он просидел с рожденья в «Яме»[18]; ковбойка без пуговиц, школьный портфель. В портфеле – книги, несомненно, ворованные у знакомых.
Чудаков был вездесущ, всеяден, всезнающ – «сын вдовой кондукторши то ли Духа Святого, то ль поднятой пыли дворовой» (опять же Бродский).
Человек с темным прошлым, настоящим и будущим. Чего только не рассказывали о нем он сам и другие! Какие только не пускали слухи! Говорили – рожден в Магадане, в семье начальника лагеря. Говорили – книжный вор и сутенер. Говорили – содержатель притона. Чтобы не зависеть от власти, поставляет малолеток свидригайловым новых времен. Говорили – продает капроновые чулки с черной пяткой девятиклассницам, которых сбывает дипломатам республики Чад. Торгует поддельными рецептами на кодеин. Торгует албанской травой. Крадет книги. Крадет вещи. Крадет добро у государства.
Говорили: шантаж, эпатаж, съемки порнофильмов, тюремные психушки.
Он был властителем дум на «Психодроме» – плешке перед журфаком на Моховой. Под липами, пахнущими марихуаной, перед млеющими сокурсницами небрежно бросал:
– Караян? Но он же вагнерианец!
Человек с абсолютным слухом:
– Заметили? В «Даре» у Набокова в строке: «Ты полу-Мнемозина, полумерцанье в имени твоем» зашифрованное имя Зины Мерц!
Был с треском отчислен с 3-го курса журфака – сдавал вступительные экзамены за деньги по фальшивым бумагам; был схвачен ментами; далее – арест, суд, принудительное лечение в психушке.
…Блистательная грязь. Гнилушка. Лжец.
Злой гений.
Просто злой.
Просто гений – лучший русский поэт середины ХХ века:
В министерстве осенних финансов
Черный лебедь кричит на пруду
О судьбе молодых иностранцев,
Местом службы избравших Москву.
Чудаков знал всех. Все знали его. Его стихов не знал почти никто.
Подобно тому, как сыроежка стыдливо укрывает от взоров розовый ребристый испод, он прятал, как тайный порок, изумительную изнанку души, с ее серебристым бархатом плесени. Скрывал талант, как позор. С людьми был по ту сторону добра и зла. С Музой – безупречен. И Муза прощала ему сутенерство, воровство и обманы, ибо поэзию он не обманывал никогда.
Как джинн в надежно запечатанную бутылку, заточил он сам себя, по ту сторону мрачка…
