— Кто?..
— Баба какая–то, откуда я знаю!.. Хотя, наверное, видела однажды с ним: толстая такая, гора мяса…
— И ты участковому сказала?..
— Про что?
— Про бабу ту!..
— Нет. Может, не она, зачем я наговаривать стану?..
Ли — Ли про бабу толстую, про «профессоршу» говорит и пытливо так на меня смотрит, будто я или подтвердить, или не подтвердить могу: баба убила или нет. Не верит Ли — Ли, что баба… Но что до этого Ли — Ли, почему вообще ее это цепляет?..
А я чего паникую? Ну, был я там перед тем… Был — и что с того? Неужели не бомжи, а «профессорша»? Но опять же: почему, за что?.. Он взревновал, накинулся?.. Да какая ревность, там вовсе не ревностью пахло…
Я сажусь на койку рядом с Ли — Ли, поворачиваю ее за плечи и спрашиваю глаза в глаза:
— Ли — Ли, от кого ты беременная?.. От Поля?
— Может, и от Поля, — не перечит Ли — Ли. — А может, и не беременная, так что не буду наговаривать.
— От кого?.. — повторяю я, чувствуя, что еще немного — и не выдержу…
— От Алика… — не моргая, достает мне нутро Ли — Ли, которую я сейчас убью, и пусть со мной вся милиция разбирается, но в палату входит санитарка и пытается открыть другую половину двери. До верхнего шпингалета она на полроста своего не дотягивается, оглядывает нас, примеряется и говорит:
— Девочка, подскочи… Нового лежачего сейчас привезут.
«Доскачешься ты у меня», — думаю я, глядя, как Ли — Ли, нарочно выдуриваясь, подскакивает к шпингалету, хоть и без подскоков могла бы обойтись…
— Мне пора, — опускает она шпингалет. — Там бананы в пакете, передай Ростику, меня не пустили…
Вот откуда она про бананы знает?..
За дверью стоит Алик, и Ли — Ли его целует.
— У нас с тобой сын будет. Или ты дочку хочешь?..
Алик, который хотел пойти с ней, проводить, замирает, каменеет…
— Тогда в другой раз, — выходит Ли — Ли.
— Дочка? — спрашивает санитарка. — Ципа какая вымахала! Меня две — и ей не вредит.
— Алик, — прошу я, — догони и скажи, чтобы больше не приходила.
— Так и сказать? — отмирает, ушам своим не веря, Алик.
— Так и скажи.
Алик, очухавшись и немного подумав, садится на койку.
— Нет… Чего это я через ваше своему вредить буду?
Ну, смотри ты…
Привезли на той же тележке, на которой вывезли Адама Захаровича, нового, как сказала санитарка, лежачего, который, хоть и не вставал, задавал такого храпака, что остальные три ночи в больнице я почти не спал, и поэтому никакие сны мне не снились.
В последнюю ночь, в третий раз при мне, дежурила Зиночка. На прошлом дежурстве я уговорил ее поцеловаться с Аликом, медсестра на то и медсестра, чтобы помогать больным — не одной же Ли — Ли целоваться его учить. Этой ночью не спалось, и я подумал: а не попрощаться ли с ней — где мы потом найдемся?.. Отдыхала она на диванчике в ординаторской, и когда, закрывшись, я прилег к ней, кто–то тихо дернул дверь, замер за ней и осторожно постучал… Я знал, что это Алик, поэтому не опасался, и она знала, что это Алик, поэтому не боялась, только шепнула ритуальное не надо, чего я привычно не услышал, а Зиночка крутнулась в руках моих рыбиной, выскользнула и с размаху вшпилила прощальный укол, выхватив из–под подушки и всадив мне пониже спины шприц с такой иглой, которая показалась мало меньше моего бедного романчика! «Ну, засранка малая!..» — стиснув зубы, чтобы не закричать, подскочил я и грохнулся с диванчика на пол, где, стоя на карачках, выглядел, вероятно, быком, которому пику в зад вонзили, а Алик дергал дверь, замирал за ней и осторожно постукивал, дергал, замирал и постукивал — научили его целоваться…
