Колет Зиночка всякий раз по–разному, и по тому, болит или не болит, можно определить, как она в данный момент ко мне относится. Взбалмошная натура, капризуля… Но это выдает в ней страсть или, во всяком случае, темперамент, поэтому я думаю о лучшем и терплю.
— К вам еще одна фифочка, — совсем уж безжалостно уколов, говорит Зиночка. — Ее внизу не пускают, поздно уже.
Если бы внизу ждала Ли — Ли, она была бы не еще одной фифочкой, а фифочкой той же… Тогда кто?.. С кем бы я сейчас поостерегся встречаться, так это с Зоей: жаль романчика. И я спрашиваю:
— Какая она из себя?
— На ту похожая, — как я и ожидал, поджимает губки Зиночка, — только пониже. Завтра карлица придет?
Нет, ей–богу, у нас уже отношения…
— Скажите ей, что не встаю, — прошу я Зиночку, и у нее сразу же становятся губки как губки.
Но какие у нас могут быть отношения?.. Из–за чего?.. Я и пальцем ради них не пошевелил, не то, что романчиком… Или у Зиночки отношения со всеми, кого она колет? Может быть и такое, маленькие — они заядлые. Только не похоже: эти надутые губки… Из–за Ли — Ли у нас отношения, вот из–за чего. Это, близкое к ревности, соперничество маленькой, но удаленькой, с той, которая несправедливо в выигрыше. Неосознанная попытка хоть как–то перераспределить то, что Бог неровно поделил. На уровне игры, конечно, ведь не больно–то Бог и обделил, но с игры все и начинается.
— Зиночка, расскажите про себя… Вот и Алику с Адамом Захаровичем интересно. Мы все влюблены в вас немного…
— Немного? — только у меня спрашивает Зиночка.
— Ну, кто как…
Зиночка раздумает.
— Что рассказывать?.. Я медицинское училище закончила…
— На двойки?.. — спрашивает Адам Захарович, и Зиночка, подозрительно глянув на всех, снова надувает губки и решительно идет к двери.
— Да ну вас!..
И правильно.
— Пигалица… — говорит Адам Захарович, и Алик выходит следом за Зиночкой.
Невыгодно он моложе ее, года на три. И не в пионерском лагере все происходит, что существенно.
Зачем Зоя приходила?..
— Адам Захарович, вы в лагере пионерском были?
— Я не в пионерском был.
— А в каком?
— В сибирском.
Меня это удивляет.
— Вы сидели?
— Как это сидел? Я с двадцати лет коммунист. Там и вступил в партию.
— Где?
— В лагере.
Я не могу связать одно с другим.
— Коммунисты ведь тоже сидели…
— А я стоял!.. Коммунисты не сидели, ошаурки сидели всякие!.. Служил я во внутренних войсках. Дубасил этих ошаурков, но не додубасил.
Вон оно что… Биография у человека…
— Нате, — возвращается Зиночка и подает сложенный листик бумаги. — Я не читала.
