У нас театр–студия. Если попытаться объяснить толково, что это такое, так и не объяснишь. Потому что все бестолково, но как–то вертится.
По жизни, прежде всего по жизни, а потом уж по профессии, я музыкант. Ништяк, как говорят лабухи, играю на гитаре, на трубе, на скрипке, да, пожалуй, на всем, из чего можно выдуть, выжать, выстучать хоть какой–то звук. Но играю не так, чтоб одному на сцене стоять.
Мне надо, чтобы рядом были. Чтобы просчитать, пальцами прищелкивая: раз, два, три, четыре — и пошло–поехало: «Смотри, как тихо и как чисто…»
Я Блонька, лабух. С лабухов Ростик собирается бабки сшибать за показ самой длинной волосины.
Лабух среди музыкантов — словцо вроде обидное. Уничижительное. Не музыкант — лабух. Не играет — лабает. За деньги там, еще за что… Не во имя самой музыки, короче. О каком–нибудь желторотике, который и лабать–то еще не умеет, скажешь лабух — обижается. А я нет. Как и никто из тех, кто простоял на сцене лет по двадцать. Для нас это — жизнь, что ж нам на жизнь разобиживаться?..
За мной рестораны, которые в мое время ресторанами никто и не называл, а только кабаками, пьяные свадьбы и юбилеи, около десятка попсовых ансамблей и рок–групп. Поэтому для меня в нашем словце — еще и наша цеховость. Принадлежность всех нас к музыке — и нас одних к другим. Код, знак, по которому мы распознаемся, ибо нигде и ни в чем, кроме музыки, лабуха не сыщешь.
Музыкант, который хоть немного не пожил жизнью лабуха, не музыкант, а так… что–то такое… творец… композитор.
Лабухи просекают, о чем я.
Я из времени «Beatles» и «Песняров». Пусть малость запоздавший, пусть безотцовский, пусть даже байстрюк — но байстрюк того времени. Чтоб вы знали: битлы и песняры были в мое время на равных. А если кто–то из вас козлиную морду скорчил: какие еще «Песняры»! — так пошли вы!..
Видел я козлов… Едва не прыгали от радости, когда «Песняры» распадались. А спроси: «Ты чего прыгаешь? Тебе самому от этого хоть кочерыжка капустная перепадет?..»
Нет! — их комбикормом не корми, если что–то настоящее кончается и уходит. Им кажется, будто на опустевшем месте сами они настоящими выглядеть начинают, рожки показывают — шибздики, чмо болотное.
Время от времени я встречаюсь с песняровской легендой, с Мулей, и мы спрашиваем друг у друга, кто как жив, ну и про прочие мелочи. О большем спрашивать как–то не о чем, он и старше меня, и… Лабать меня в «Песняры» Муля когда–то не взял — и правильно сделал. Я лабух, а он Муля — какие тут и к кому могут быть претензии?..
