Ковалев курил, скосив глаза вниз, за окно. Темный силуэт на краю песочницы не давал ему покоя.
Мясоедов растрогался от воспоминаний, выпил сам с собой.
— А ведь был на хорошем счету… Да… Часы получил с благодарностью, с гравировкой от самого Гречки…
— Часы? Покажи!
— Да я ж тебе показывал!.. Дома они, в серванте лежат…
На плите зашипело. Мясоедов снял крышку кастрюли и объявил:
— Ну, все. Зови Вовку. Солянка вышла — во!
Он очистил кухонный стол, водрузил на него кастрюлю, порубил хлеба.
Выпили стоя. Курица, действительно, была что надо. Закусывали шумно, нахваливали повара. Мясоедов сиял.
Наевшись, отвалились от стола, закурили.
— Да, мужики, послужил я… Хлебнул этого дерьма через край.
— Да вы, батенька, па-ци-фист? — проговорил Вова и погрозил пальцем.
— Станешь тут пацифистом, елки-палки!.. Хотя, я считаю, армия всегда нужна. Границы охранять надо? А как же…
— От кого? — округлил глаза Вова.
— «От кого»! Будто не знаешь. У них техника какая? Случись что — с землей сравняют, за ночь, и без потерь…
— Правильно. Они ж не дураки — миллионы укладывать. Это наши до сих пор военное искусство изучают по Второй мировой. Это ж надо — гениальный план сражения на Курской дуге!
— А что, не гениальный, что ли? — набычился Мясоедов.
— Гениальный, гениальный, — махнул рукой Вова. — Наши не умением брали — массой. Наши иначе сражений не выигрывали — только если танков больше в три раза, а артиллерии — в десять.
— А ты думаешь, воевать легко было? Фашисты же пуль не жалели!
— А мы людей не жалели. И вообще — ты еще про беззаветную преданность скажи и про политруков впереди.
— И скажу! Без морального духа высокого победы никак не добиться!
— А двадцать второго июня сорок первого у нас моральный дух низкий, наверное, был…
— Внезапность! — завопил Мясоедов.
— И до самого декабря все внезапность была, эх! — Вова махнул рукой. — А чего ж тебя с твоим моральным духом из армии выперли?
— Я случай нетипичный…
— У нас с семнадцатого года все случаи нетипичные… И вообще. Комиссары наши чем занимались? Доносы строчили.
— А ты откуда знаешь?
— Стоп! — сказал Ковалев. — По-моему, мужики, надо успокоиться. По-моему, пора вторую бутылку начать.
Начали вторую. Тяжелый, тупой хмель постепенно разливался по кухне, скрадывая очертания предметов.
— Я сейчас выпью и пойду с Иркой Алексеевой знакомиться, — сказал Ковалев.
Почему-то все промолчали. Потом Вова с Мясоедовым опять заспорили — на этот раз, кто разливать должен.
Ковалев посидел еще, чувствуя, что еще способен передвигаться и внятно говорить. Еще стакан — и эти способности, пожалуй, будут утрачены.
