— Вас послушать, — сказала Леночка, — получается — Византия рухнула от того, что государство надоело, попросту надоело всем его гражданам. Разве так бывает?
«Ого!» — подумал Иван Петрович, а вслух сказал:
— Очень даже бывает. Кому нужна труха? Вот и выходит — сначала надоедает, а потом никому ничего не надо.
— Но ведь гражданам-то хуже, — удивилась Леночка. — Они же должны быть патриотами, правда?
— Правда, — ответил Иван Петрович заметно потертым Леночкиным словом, граждане должны, но толпе государственных рабов на все плевать…
— И Мурцуфла этого жалко, — вставила Лена.
— Жалко, — сказал Крабов, — жалко, потому что он в клетке и понимает, что в клетке, но клетка собственной конструкции, и на нее накинут черный платок…
— Какая клетка? А-а, та, что вначале, да?
— Есть клетка времени, и он сидит в ней, — стал разъяснять Иван Петрович, — и выскочить из этой клетки ему не дано, он вынужден делать то, что положено в данной клетке в данное время. А жалко потому, что он-то это понимает — не в наших, а в своих образах, но все равно понимает. В остальном чем он лучше других?
Скучно и непонятно. Умничает толстячок. А название глупое — может, так на русский перевели, а на самом деле — другое…
Такой сигнал воспринял Иван Петрович, когда они с Леной подходили к остановке, и чуть не ответил, что при любом названии оригинала он считает перевод весьма удачным — откуда взять лучший русский эквивалент бессилия? И нужно ли? Хотел ответить, но вовремя удержался и получил новую порцию:
С приветом дядя, ей-богу, с приветиком. Все пальцы измял, ну и что? Теперь проводить захочет. Скучно…
Иван Петрович нерешительно помялся на месте, подумал. Подходил ее автобус.
— Спасибо, Леночка, за компанию, до свидания, — сказал он вдруг, хотя еще пару секунд назад мог бы поклясться, что никогда не откажется от проводов симпатичного существа в красном берете.
Похолодало. Иван Петрович добрался до дому к часам десяти и хотел сразу же залезть в постель. Но его поджидала Анна Игоревна с ужином, носившим следы какой-то праздничной идеи. И главное — не было вопросов и не приходилось возводить бастионы оправдательной блажи. Зато стопочка «Пшеничной» пришлась очень кстати. Он согрелся.
— Хочешь еще? — спросила Анна.
— Нет, спасибо.
X Тогда она ткнулась носом в воротник его домашней куртки и заплакала.
Через час они уснули, довольные друг другом и переполненные тем трудно определимым и незаслуженно забываемым чувством, которое иногда называют нежной признательностью.
