.
Таким образом, получается, что в каком-то смысле яркие описания иммигрантских общин и их одежд, которые так часто встречаются в литературных и журналистских произведениях середины и конца XIX века, можно рассматривать как довольно параноидальный способ сдерживания. При этом они провоцируют менее негативные интерпретации, поскольку прослеживают открытые связи и возможности для перемен, которые создает география имперского города с его наслаивающимися друг на друга пластами. Не следует забывать и то, что в этих описаниях иммигрант прежде всего изображался через его внешний облик или одежду и что одежда как товар может служить символом путешествия или побега. Лондонская розничная торговля очевидным образом осознавала это, так что одежные магазины от Liberty до «Аукционных залов Стивена» и до рынка Petticoat Lane спекулировали на связи предлагаемых ими товаров с романтикой и дальними странами. Как будет сказано в последнем разделе данной главы, реальные вестиментарные практики иммигрантов (как производителей и потребителей одежды), скорее всего, были более однообразными. Экономические и социальные нужды заставляли уязвимого иностранца приспосабливаться к местным обстоятельствам, и историки иммиграции показали, каким образом прибывавшие общины постепенно ассимилировались в публичной сфере, чтобы «вписаться», оставляя воспоминания и обычаи своей родины для сферы личного[105]. Возможно, только в пылких текстах таких романистов, как Томас Берк, чужак приобретает компромиссное очарование:
Черный человек – белый человек – коричневый человек – желтый человек.
Пеннифилдс, Поплар и Чайна-таун – это для меня!
Величественно движутся головорезы и множество цветных тайн.
Никогда еще лондонцы не видели ничего столь яркого.
Всего в трех милях лежит Белгравия, вся в лилиях.
Тонкогубые леди и бледные мужчины в костюмах с подкладками.
Но здесь – принцы в тюрбанах и джентльмены с бархатным взглядом.
Том-том и острый нож и пропитанный солью парус.
Затем пройдите до Лаймхауза, поторгуйтесь, верфь и клубы дыма,
Чары, грязь и духи, и смуглые мужчины, и золото.
А дальше, шатаясь по Лаймхаузу, встретите голубую Луну Востока,
Лампы юного Алладина и дары для смелых!
[106]Оксфорд-серкус, Трентино и Ноттинг-хилл: лондонский стиль
Замысловатость текстиля и аксессуаров, составлявших гардероб модной лондонской жительницы конца XIX века, была не так далека от того смешения настроений, разнообразия переживаний и напряженного взаимодействия противодействующих частей, что составляли целостный образ непостижимого и загадочного Лондона для писателей наподобие Берка – хотя, вероятно, такое наблюдение может показаться поверхностным. Свидетельством тому безукоризненной работы платье покроя «принцесс» из коллекции Музея Лондона, выполненное модисткой К. Эпплин с Корк-стрит где-то между 1878 и 1882 годами
