При виде нас французы не дрогнули, заняв круговую оборону. Мои казаки из полка Попова-Тринадцатого развернулись на левом фланге. Граф Орлов-Денисов пошёл по правому, партии соучастников наших, с пушками и орудиями, ударили во фронт. Грохот разрывов слился с величественным русским «ура-а!», всё поле заволокло пороховым дымом, сквозь который на ощупь пробирались наши отчаянные лошади.
Французы дрались, как бешеные черти. Им нельзя было отказать в отваге, но, казалось, сама земля российская горела под ногами захватчиков. Мы сжимали клещи вокруг Ляхова, то наступая, то отскакивая, подобно охотничьим псам, взявшим медведя. Не буду приводить всех случаев героизма и отваги, проявленных товарищами моими, скажу один лишь, врезавшийся в память…
Некий улан на моих глазах гнался с саблей за французским егерем. Но каждый раз, когда егерь целил в него из пистолета, тот отъезжал прочь и преследовал вновь, стоило егерю обратиться в бегство.
Заметив сие, я закричал:
– Улан, стыдно!
– А шо, ваша честь? – незамедлительно ответил он. – Я таки обязан подставлять свою грудь под пулю?! И де тот портной, шо залатает такую дырку?
– Но вы же мучаете и себя и его!
– Ой, да шо ви говорите, кого я мучаю?! Посмотрите же глазами – он сам упадёт к вечеру, не выдержав такого темпа!
– Улан, я приказываю!
– Ша, не надо шороху, – мгновенно повинился он, видя грозный ствол уже в моей руке. После чего вновь бросился на француза, догнал, выдержал его выстрел и саблей поверг врага наземь. – И теперь ви с этого довольны, ваше благородие?!
Я не успел ответить, как шальная пуля в ту же секунду раздробила ему правую ногу. Странность того случая состоит в том, что, будучи приставленным мною за сей подвиг к Георгиевскому кресту, улан не мог носить его… Ибо оказался бердичевским евреем! Возмущению моему не было предела, получалось, что законописцами нашими храбрость могла быть закреплена за любой национальностью – будь ты русский, малоросс, чеченец, калмык или даже (прости меня, грешного!) литовец, но никак не еврей! Однако сей героизм, произведённый при личном участии моём, твёрдо говорил: нет такого рода людей, кои были бы непричастны к честолюбию и, следовательно, непригодны к военной службе…
Чеченский доложил о разбитии кавалерии противника, Сеславин рассеял арьергард неприятельского корпуса и прикрывал с гусарами наши пушки. Граф Орлов-Денисов всей мощью разбил едва ли не двухтысячную колонну кирасиров. Я во гневе и пылу сражения приказал (о отродье Чингисханово!) жечь село, сараи и избы с засевшими там стрелками противника. Где и что конкретно делал Фигнер, мне неведомо. Искренне надеюсь, что и он приложил руки к общему делу…
