В ночь возвратились разъездные мои, доложив, что в селе Ляхове и близлежащей Язвине расположены два сильных неприятельских отряда. То был славный корпус генерала де Ожеро, с двумя тысячами человек пехоты и частью кавалерии. По коротком совещании было решено атаковать противника. Но так как три наших объединённых партии составляли не более тысячи двухсот человек разного сброда конницы, восьмидесяти егерей и четырёх орудий, то я предложил пригласить на сей удар графа Орлова-Денисова. Фигнер и Сеславин дали добро, и всё тот же Храповицкий помчался навстречу генерал-адъютанту со следующим письмом: «Ах, граф, прошу меня простить, я вёл себя бестактно! Но дело серьёзное, и честолюбие моё простирается лишь до черты общего пользования. Вот вам пример – врагов много, нас мало, а драться хочется! Поспешите к нам, берите всех под своё начальство и – ура! С богом!» Надеюсь, на ровной столбовой дороге наш Сусанин доставит донесение в нужные руки.
Утомясь от дел и нервов, в ту злопамятную ночь я лёг спать рано. Завернулся в бурку и захрапел было от всего сердца, как в сон мой вмешалась новая личность. Но кто это был – рука дрожит, и перо царапает бумагу, а на глаза наворачиваются невольные слезы благоговения…
– Гамарджоба, Дэнис Васылыч, друг сэрдешный!
– Пётр Иванович… не может быть…
– Может, дарагой, может, – тепло улыбнулся Багратион, протягивая мне ладонь свою, кою я не преминул пожать обеими руками. Никто никогда не мог бы доставить мне большей радости, чем явление во сне покойного друга и благодетеля.
– Господи, у меня и слов-то нет… ну хоть, как вы ТАМ?
– Харашо, – мягко высвобождая руку, ответил он. – Я ведь ТАМ пачти гэрой, мучэник за Отечество, да! Люды приятные вакруг, пагаварыть есть с кэм, надумать тоже есть…
– А мне не хватает вас… Да что мне – всей России!
– Вах! Нэ надо так, что ты… ТАМ другие законы и приаритэты, зэмная слава мала знадчыт. На тэбя свэрху сматрю, маладэц ты! Врага бэй, никого нэ слушай, о чэсти помни – она и ТАМ в цене…
Я хотел спросить что-то ещё, но благородная фигура уже таяла в той же сияющей дымке, из которой и появилась.
– Нэ сэрдись, дарагой, савсэм забыл, зачэм шёл… Тэбе чэсть спасать нада!
– Неужто и вас мой прапрапрапрадедушка послал? – повесил нос я. Оставалось развести руками и извиняться за старого маразматика. – Вот ведь родственничек, нет чтобы покоиться с миром…
– Пачэму так прэдков нэ уважаешь? Зачэм слова такие гаваришь?! Никто мэня нэ посылал – сам к тэбе пришёл! Нэ спи! Бэги давай, спасай француза, э?!
