– Морок на них навели, сиречь по-научному – иллюзии, – терпеливо объясняла добрая Лиза, обмахивая меня платочком. – Там, в соседней комнатке, ещё один иллюстратор сидит. Надо бы поспешить, пока не сбежал. Вы не дадите мне пистолет?
– Не дам-с, душечка. – Я решительно взял себя в руки. – Пойдёмте, бить врага – мужское дело. Вам, как девице, приличествует разве что подсматривать… И кстати, на всякий случай, к вам мой прапрапрапрадедушка не наведывался?
– Нет, а кто он? – с лёгким недоумением поинтересовалась красавица, заботливо прикладывая ладошку ко лбу моему.
– Чингисхан, чтоб его… – буркнул я. – Ко всем подряд ходит и всех уговаривает меня по службе опекать. Тут уже и Вакх был, и Клеопатра, может, и вы из той же оперы, нет?
– А… давайте, я вам лучше второго шпиона покажу? – Видимо, Лизанька в свою очередь сочла тронутой мою особу.
Пришлось пожать плечами и предложить даме руку.
– Ведите, моя пленительная Ариадна…
– Идёмте, мой небритый Тезей…
В тоне её скользнула лёгкая смешинка, указующая, что шансы на «безе» изрядно возросли. Гусар, сумевший рассмешить даму, никогда не останется без протекции, а протекция, братцы мои, всегда приводит нас к…
– Он там! – восторженно дыша мне в ухо, прошептала отчаянная падчерица.
Я небрежно рванул дверь, танцующе шагнул внутрь столь же скудно освещённой комнаты и… Навстречу мне поднялся тупоголовый гигант с плоским лицом и косой саженью в плечах. Сразить оного ударом чернильницы по голове – вот смеху было бы! Правда, недолго… Француз смерил нас оценивающим взглядом, криво усмехнулся и шутя поднял пальчиками над головой тяжёлый табурет. В эту роковую секунду чья-то ловкая ручка выхватила у меня из-за пояса вражеский пистолет, и грозный девичий голосок предупредил:
– Одно движение, и я стреляю!
– Сударыня, какое трагическое разочарование…
– Ах, Денис Васильевич, это не вам! – виновато поправилась прелестная Лизанька, не сводя прицела с гиганта-художника. Тот всё понял правильно и не дёргался, даже когда я молча двинул ему ботиком в пах. Злодей только икнул, а потом тихохонько стёк на пол, приложив сам себя табуретом по макушке. Связать его было делом минутным.
Две тщательно прорисованные картинки доподлинно изображали порядочнейшего Макарова, укладывающего на диванчик пошло хихикающего ротмистра Чеченского. Я, рыча, как бурый медведь, заставший в постели супруги медведя белого, понял, что честь русского гусарства отныне только в моих руках. Наполеон никогда не получит эти неприличные картинки, их не напечатают во всех европейских газетах, и мундир офицера российского никогда не будет запятнан продажными щелкопёрами и бумагомарателями!
