– Ты мне нравилсся, ссладкий… Я выссоссу из тебя не вссе, чтобы ты мог рассказывать о моём милоссердии… в ссумассшедшем доме!
При звуках её крякающе-булькающего хохота мне удалось-таки левой рукой подтянуть кабардинскую шашку и полоснуть по ненавистным щупальцам. Увы, испытанная сталь пружинисто отскакивала в сторону, не оставляя на розовой коже даже малейших царапинок. Я начал мысленно прощаться со всеми, кого помнил…
От душеспасительных мыслей меня отвлекло чавканье Бедряги: вахмистр отважно дожёвывал красный шарик, избавляясь от надоевшего кляпа.
– Держись, отец родной, не выдай!
– Какой я тебе отец, козёл похотливый?! – для острастки рявкнул я, хотя в душе был польщён чрезвычайно. – Вот пропадём из-за тебя оба, будешь знать!
– Вссе, вссе, наговорилиссь… – прошипела мерзавка и, развернув меня горизонтально, пошире распахнула зубастую пасть.
– Не сметь есть моего командира! – тонко взвыл бесполезный вахмистр и, отчаянно изогнув шею, храбро плюнул в чудовище. Тварь дёрнулась, как от ожога!
– Ага, не нравится, – сообразил я, лихорадочно припоминая гримасы Петра. – Из русского партизана фигу что высосешь! Уж не сочтите за грубость, мадмуазель Шарлотта, а только плевать мы на вас хотели!
Всё свершилось в единый миг – никогда (ни до, ни после, ни вообще в обозримом будущем) я не плевался с такой скоростью и меткостью. Бедряга поддавал снизу, я – во фронт, а злобная нечисть выла дурным голосом, не зная, куда от нас спрятаться!
Выкрутившись из ослабевших щупалец, я спрыгнул на пол и перерезал верёвки, извлекая из-под француженки перемазанного богопротивной слизью вахмистра. Ведьма из Блэр, шипя, вереща, воя и скрежеща зубами нечто уже совсем нечленораздельное, покрылась многочисленными пузырящимися язвами и стала стремительно раздуваться, увеличиваясь в размерах.
– За мной, вахмистр! – крикнул я, хватая боевого товарища за руку. – Сей же час рванёт, зараза, – костей не соберём!
– А как же Шарлотта Огюстовна?
– Опустили мы её ниже плинтуса… Бежим!
О, как мы летели по ступенькам наверх под клокочущие проклятия на незнакомых языках… Едва успели выскочить и прижать дверь спиной, как грохнул взрыв! Останки флигеля снесло напрочь, нас швырнуло в снег и по маковку забросало комками чего-то неприятно полупрозрачного…
– У меня там… форма под топчаном осталась… – жалобно доложил Бедряга, вытаскивая меня из сугроба за ноги.
Я от души дал ему по шее! Он сдержанно поблагодарил, пообещав впредь быть осмотрительнее, и, как был в кожаном бесстыдстве, ушёл строевым шагом навстречу встревоженной партии. Как от него даже лошади шарахались, надо было видеть…
